![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
Не менее важно для меня, чем сами факты касания этих сфер - отношение к этому автора. Оно вполне ожидаемое - скучное, традиционное, повседневное, в зубах навязшее и задолбавшее. Автор, как и многие люди 20 века - сам не религиозен, о религии послушно судит по церковному мейнстриму. Согласно этому мейнстриму, эротическое не может быть священным, а телесное - в особенности. (Я вот даже подчеркну эти места). Понятно, что проблема не в авторе, а в мейнстриме. Автор прекрасно знает, что эротическое было священным в язычестве, но увы, в основном в контексте размножения и без всякой рефлексии о насилии. И автор вполне послушно и традиционно ведется на все эти мейнстримы. Как многие и многие.
"Имелась, однако, другая область, особенно любимая для воплощения эротического: сфера церковного. Выражение сексуального в терминах церковного культа практиковалось в Средние века с особенной легкостью... церковно-эротические аллегории развиваются в самостоятельную литературную форму. Это поэтический круг чувствительного Шарля Орлеанского, который несчастную любовь облекает в формы монашеской аскезы, литургии и мученичества... Святотатственная[1] тенденция, однако, наполовину смягчается проникновенностью чувства влюбленности:
Вот десять заповедей, Боже правый
Утех любовных...
Так происходит снижение десяти заповедей. Или же обета, данного на Евангелии[2]:
Призвавши, руки повелела дать,
На книгу возложить и обещать,
Что долг свой буду свято я блюсти
В делах любви...
Поэт говорит об умершем влюбленном:
Надеюсь я, сподобится он рая
Влюбленных, где, высоко восседая,
Как мученик пребудет и святой.
Не выглядит ли это так, словно эротическое вновь, хотя и каким-то извращенным способом, вынуждено искать со священным контакт, который давно уже был утрачен?
(вот это реально здравая мысль, да)
Для того чтобы стать культурой, эротика любой ценой должна была обрести стиль, форму, которой она чувствовала бы себя связанной, свое особое выражение, которое могло бы дать ей прикрытие.
(ну вообще-то, ээ, форма - не прикрытие и не связанность, а воплощение.)
Но даже там, где она пренебрегала такой формой и от скабрезной аллегории опускалась вплоть до прямого и откровенного показа отношений между полами, она, сама того не желая, не переставала быть стилизованной. Весь этот жанр, который из-за свойственной ему грубости с легкостью почитается эротическим натурализмом; жанр, изображающий мужчин всегда неустанными, а женщин -- изнывающими от желания; жанр этот, так же, как преисполненная благородства куртуазная любовь, есть романтический вымысел. Чем, как не романтикой, является малодушное[3] отвержение всех природных и социальных сложностей любви, набрасывание на все эгоистическое, лживое или трагическое в отношениях между полами покрова прекрасной иллюзии не знающего помех наслаждения? В этом тоже проявляется грандиозное устремление культуры: влечение к прекрасной жизни, потребность видеть жизнь более прекрасной, чем это возможно в действительности, -- и тем самым насильно придавать любви формы фантастического желания...
Действительность во все времена была хуже и грубее, чем она виделась в свете утонченного литературного идеала любви, -- но она же была и чище, и нравственней, чем пыталась ее представить грубая эротика, которую обычно называют натуралистической.
(а последнее с чего автор взял?)
Одним из важнейших поворотов средневекового духа явилось появление любовного идеала с негативной окраской.
(увы)
Разумеется, aнтичность тоже воспевала томления и страдания из-за любви; но разве не видели тогда в томлении всего лишь отсрочку и залог верного завершения? А в печальных финалах античных любовных историй самым напряженным моментом было не препятствие желанию, но жестокое разделение уже соединившихся любовников внезапно вторгшейся смертью -- как в повествованиях о Кефале и Прокриде или о Пираме и Фисбе. Переживание печали связывалось не с эротической неудовлетворенностью, а со злосчастной судьбой.
(и это было хорошо. с другой стороны, в некотором смысле, средневековый дух зрел в корень - там, в любви, реально трагедия, и даже уже нифига не злой судьбы, а самого устройства человека...)
И только в куртуазной любви трубадуров именно неудовлетворенность выдвигается на первое место. Возникает эротическая форма мышления с избыточным этическим содержанием, при том что связь с естественной любовью к женщине нисколько не нарушается. Именно из чувственной любви проистекало благородное служение даме, не притязающее на осуществление своих желаний. Любовь стала полем, на котором можно было взращивать всевозможные эстетические и нравственные совершенства. Благородный влюбленный -- согласно этой теории куртуазной любви -- вследствие своей страсти становится чистым и добродетельным. Элемент духовности приобретает все большее значение в лирике; в конечном счете следствие любви -- состояние священного знания и благочестия, la vita nuova.
(насчет трубадуров не совсем верно - они нередко и притязали на взаимность, и получали ее. и "осуществление желаний" в том числе, и это прекрасно) об этом у меня есть более подробные записи с цитатами из их стихов, кстати)
Vita nuova нашла вечную гармонию одухотворенной страсти.
(где там оно?? там лишь намек, лишь томление и желание, но нет даже разрешения себе искать именно этого.)
...
Итак, сексуальному мотиву здесь (в "Романе о Розе") вполне сознательно отводится центральное место; все это предстает в виде столь искусной мистерии и облекается такой святостью, что больший вызов жизненному идеалу Церкви кажется невозможным.
В своей совершенно языческой направленности Roman de la rose может рассматриваться как шаг к Ренессансу. Но по внешней форме он, по видимости, полностью относится к Средневековью
Теоретически любовь в Романе о розе все еще оставалась преисполненной куртуазности и благородства. Сад радостей бытия доступен лишь избранным и только через посредство любви. Кто хочет войти в него, должен быть свободен от ненависти, неверности, неотесанности, алчности, скупости, зависти, дряхлости и лицемерия. Положительные же добродетели, которые должны быть противопоставлены всему этому, подчеркивают, что идеал становится теперь чисто аристократическим и более не является этическим идеалом, как это было в куртуазной любви. Эти добродетели -- беззаботность, умение наслаждаться, веселый нрав, любовь, красота, богатство, щедрость, вольный дух, куртуазность. Это уже не качества, облагораживающие личность светом, который излучает возлюбленная, но добродетели как средства для ее покорения. И душою произведения больше не является (пусть даже притворное) почитание женщины, но, по крайней мере у второго поэта, Жана Клопинеля, -- жестокое презрение к ее слабостям; презрение, источник которого -- сам чувственный характер этой любви.
(да ладно?! вот прям в этом причина?! а что ж у трубадуров не так было?! что ж за такое болезненное отношение к чувственности даже у авторов 20 века, что ж она им всё портит-то)) а не смешно, на самом деле, это травма коллективная, из которой выдираться и выдираться еще.)
Подход, отличавшийся большей глубиной и серьезностью, породил слова, с которыми несколькими годами позже осмеливается вступить в спор Кристина Пизанская. Эта отважная защитница прав женщин и женской чести вкладывает в уста бога любви поэтическое послание, заключающее в себе жалобу женщин на обманы и обиды со стороны мужчин. Она с негодованием отвергла учение Романа о розе. Кое-кто встал на ее сторону, однако творение Жана де Мена всегда имело множество страстных почитателей и защитников...
Это грандиозное произведение, соединявшее в себе чувственность, язвительный цинизм и элегантную символику, будило в умах сенсуальный мистицизм, который должен был казаться серьезному теологу пучиной греховности. Что только не осмеливался утверждать противник Жерсона Пьер Коль! Лишь Fol amoureux в состоянии судить о смысле этой ужасной страсти: тот, кто ее не изведал, воспринимает ее как бы в тусклом зеркале и гадательно. Таким образом, Коль пользуется для описания земной любви священными словами апостольского Послания к Коринфянам, говоря о ней так, как мистик о переживаемых им экстазах! Он отваживается объявить, что Соломонова Песнь Песней была сочинена во славу дочери фараона.
(ну в любом случае понятно, о какой она любви)
А все, кто поносят Roman de la rose, склоняются перед Ваалом. Природа не желает, чтобы один мужчина довольствовался одной женщиной, и Гений Природы -- вот кто является Богом.
(это ять здесь причем? можно подумать, женщина моногамна по природе, ну-ну)
Пьер Коль не боится исказить слова Евангелия от Луки (2, 23), доказывая, что некогда женские гениталии (роза в романе) были святыней.
(ну некогда и правда были)
И, вполне уверовав во все эти богохульства[4], он призывает защитников романа быть в том свидетелями и грозит Жерсону, что тот сам может стать жертвой безумной любви, как то уже случалось с иными богословами до него."
(и оба говорят не по делу. но - спор довольно веселый и смелый. плохо то, что это спор почти одних только мужчин.)
Хейзинга, "Осень Средневековья"
[1] ну, вообще-то, святотатство - это кража церковного имущества. тогда уж кощунство - ну это уже к переводчику претензия.
[2] проблема клятвы на Евангелии в другом совсем - оно, как бы это сказать, вообще запрещает клясться))
[3] Ну почему сразу малодушное? Что, и помечтать нельзя иногда?
[4] Нет, не могу, постоянно об это спотыкаюсь - для Хейзинги-то это почему богохульства? тяжко с неверующими, собственного религиозного опыта не имеющими, но тыкающими тебя в мейнстирм, якобы он и есть истинное христианство...
no subject
Date: 2017-12-29 09:10 am (UTC)>А все, кто поносят Roman de la rose, склоняются перед Ваалом. Природа не желает, чтобы один мужчина довольствовался одной женщиной, и Гений Природы -- вот кто является Богом.
(это ять здесь причем?
А вот это уже совсем похоже на косяк перевода. "Противники "Романа о Розе" склоняются перед высказыванием о том, что полигамия - это true и боженька /который Гений Природы/ одобряэ"? То ли я, тупой технарь, ничерта не понял в куче прилагательных всего этого высокого стиля, которым пытаются объяснить весь предыдущий смысл, то ли здесь откровенное логическое противоречие.
no subject
Date: 2017-12-29 09:49 pm (UTC)Я тоже не поняла насчет того, в каком смысле здесь упоминается Ваал. Если как олицетворение "типичного язычества", то да, переводчик запутался)) Теоретически, может быть и другой смысл, мне не известный.