Ну, об ужасах инквизиции у Мишле много – мы привычные. Возможно, большинство «одержимых» женщин – попросту неудовлетворенные. Любое природное движение в своем теле они воспринимали именно так. Скорее уж – травмированные. Откуда вообще может взяться удовлетворенность при таком отношении к женщинам и телу?..
Инквизитор - «великий бессеребренник, постник, молчальник и девственник». Мучит и сжигает – из жалости, веря, что нельзя иначе спасти людей от вечного огня.
«кто страшнее, кто безумнее – судьи или подсудимые?» но больше власти – больше ответственности.
Безумие… Они все реально запутались.
"Безумие, которое царствовало в застенках Инквизиции среди жертв и палачей, распространялось по городу. Здравомыслящие люди верили тому, над чем в обыкновенное время смеялись как над глупыми баснями. Доносы умножались. Слуги показывали на господ своих, жены на мужей, дети на родителей. Одну старуху сожгли только, за то, что она сказала: "Да поможет мне черт, если не Бог!" Другую объявили ведьмой, потому что корова ее, по мнению соседок, давала втрое больше молока, чем следует."
А дальше там еще веселее.
Их учения «сходятся в своих крайностях»? - но Кассандра искала примирения, а эти – устроили ад.
(Валентин Кэмерон Принсеп, "Медея". О, еще один поздний прерафаэлит, не знала.)
Отлично Мережковский (или Леонардо) написал о ценности человеческой жизни: "И ты, человек, в этих рисунках созерцающий дивные создания природы, если считаешь преступным уничтожить мой труд,-- подумай, насколько преступнее отнять у человека жизнь, подумай также, что телесное строение, кажущееся тебе таким совершенным, ничто в сравнении с душою, обитающей в этом строении, ибо она, чем бы ни была, есть все-таки нечто божественное. И, судя по тому, как неохотно расстается она с телом, плач и скорбь ее не без причины. Не мешай же ей обитать в созданном теле, сколько сама она пожелает, и пусть коварство ли твое или злоба не разрушают этой жизни, столь прекрасной, что воистину -- кто ее не ценит, тот ее не стоит".
***
"И он почувствовал, что если бы вечная гибель грозила ему, он не мог бы солгать, не знать того, что знал,-- ни отвергнуть, ни примирить двух истин, которые спорили в сердце его". (Джованни, двойственная истина Мережковского, ну конечно, сквозная тема. Мне это очень близко...)
А про то, как к Джованни пришла Кассандра, уже после смерти на костре, я писала в другом месте. Это невыразимо прекрасно...
***
«Но едва ли не хуже измены врагов была верность друзей» - чувство брезгливости, как знакомо… (хотя к ломбардской школе я без претензий, по-моему, Луини прекрасен, но и вечное "не то" более чем понятно)
Про «золотой век" Папы Льва Х – как красиво и иронично! Какой все-таки Мережковский аристократ, как приятно его читать! Я не помню, где еще встречала такую утонченную красоту повествования. Да нигде, только он мне и открыл не только смысл, но и эстетику литературы. Гениально - про то, как наружная языческая культура давила христианство. Может, дело все-таки в формах? Были ли у христианства достойные формы, вот в чем вопрос… прям достойные вечности, за которые не стыдно… Да и как давила? Скорее это была такая забавная и быстротечная мода.
***
Про смерть Джованни тоже гениально:
"-- Да разве вы еще не знаете? -- произнес больной.-- Он там, наверху. Утомился... удалился... Он видимо искал и не находил нужного звука, ускользавшего из памяти.
-- Не знаете? -- прибавил спокойно. -- Ну, пойдем. Я покажу. Только не бойтесь. Так лучше... Встал и, неуклюже переваливаясь на костылях, повел его по скрипучей лестнице. Взошли на чердак."
Ой, а я и забыла, что Джованни повесился... бедный мальчик... не выдержал "проклятых вопросов". А вот Кассандра выдержала, вынесла, и новое сотворила, а ее сожгли.
(Джон Уильям Годвард)
***
Макиавелли: «Вот в какой грязи я утопаю, заботясь об одном, как бы не заплесневеть окончательно или с ума не сойти от скуки…» Как я его понимаю) И это похоже: «вступаю в чертоги древности, где великие мудрецы и герои встречают меня с благосклонностью, где питаюсь я пищею, для которой рожден,-- не смущаясь, беседую с ними, спрашиваю, узнаю причины их действий, и, по доброте своей, они отвечают мне, как равному. В течение нескольких часов не скучаю, не боюсь ни бедности, ни смерти, забываю все мои страдания и весь живу в прошлом. Потом записываю все, что узнал от них, и сочиняю таким образом книгу "О Государе".
У меня это выглядит примерно так:
(Доротея Таннинг)
Почему Макиавелли не занимался любимым делом с утра до вечера? Так наскучило бы. Ну это у всех по-разному. Но переключаться всё равно надо. Я, конечно, графоманю почти каждый день, но не целыми сутками же.
***
Микеланджело – это даа.
Вот что мне близко:
"Леонардо взглянул на них и замер. Как ни боялся, все-таки не ожидал того, что увидел.
Перед исполинскими образами, как будто видениями -- перед Богом Саваофом, отделяющим тьму от светa в лоне хаоса, благословляющим воды и растения, творящим Адама из персти, Еву из ребра Адамова; перед грехопадением, жертвой Авеля и Каина, потопом, насмешки Сима и Хама над наготою спящего родителя; перед голыми прекрасными юношами, стихийными демонами, сопровождающими вечною игрою и пляскою трагедию вселенной, борьбу человека и Бога; перед сивиллами и Пророками, страшными гигантами, как будто отягченными сверхчеловеческою скорбью и мудростью; перед Иисусовыми предками, рядом темных поколений, передающих друг другу бесцельное бремя жизни, томящихся в муках рождения, питания, смерти, ожидающих пришествия Неведомого Искупителя[1], -- перед всеми этими созданиями своего соперника Леонардо не судил, не мерил, не сравнивал, только чувствовал себя уничтоженным."
(ну вот, например, "Потоп" - бессмысленная, тоскливая груда обреченной (в любом случае) человеческой плоти)
"И в то же время сознавал, что стремился к большему, к высшему, чем Буонарроти,-- к тому соединению, к той последней гармонии, которых тот не знал и знать не хотел в своем бесконечном разладе, возмущении, буйстве и хаосе. Леонардо вспомнил слова моны Лизы о Микеланджело -- о том, что сила его подобна бурному ветру, раздирающему горы, сокрушающему скалы пред Господом, и что он, Леонардо, сильнее Микеланджело, как тишина сильнее бури, потому что в тишине, а не в буре -- Господь. Теперь ему было яснее, чем когда-либо, что это так: мона Лиза не ошиблась, рано или поздно дух человеческий вернется на путь, указанный им, Леонардо, от хаоса к гармонии, от раздвоения к единству, от бури к тишине. Но все-таки, как знать, на сколько времени останется победа за Буонарроти, сколько поколений увлечет он за собою?
И сознание правоты своей в созерцании делало для него еще более мучительным сознание своего бессилия в действии."
Понимаю. И все же не считаю, что «разлад и хаос» Микеланджело так уж пагубен и никуда не ведет. Ведет. Разлад тоже нужен, хаос – тем более (взять тот же романтизм, куда без него?)
А вот Рафаэль в принципе пустоват.
"Леонардо видел недавно оконченные фрески Рафаэля, в верхних приемных покоях Ватикана, так называемых Станцах, и не мог решить, чего в них больше, -- величия в исполнении, или ничтожества в замысле, неподражаемого совершенства, напоминавшего самые легкие и светлые создания древних, или раболепного заискивания в сильных мира сего?"
(мастерство, талант? да, но - скучно же)
«Чего в них больше – величия в исполнении или ничтожества в замысле?» - да, такое угнетает. Значит, форма в живописи – не самое важное. То же самое раздражает у Рубенса.
«Служил черни, и она ему служила, принимала с восторгом как своего избранника, свое любимое детище, плоть от плоти, кость от кости, порождение собственного духа.» - славно Дмитрий Сергеевич Рафаэля припечатал, люблю такое - дерзость пойти против общепринятого и само собой разумеющегося, "безумству храбрых поем мы песню" и так далее) Можно, конечно, предсказуемо скривиться: да кто Рафаэль и кто Мережковский, где первый и второй, кто знает первого и кто - второго, сначала добейся и всё такое... Скучно и не аргумент) А кто решил, что первый - "бог живописи", а второй - писатель второго-третьего ряда? Кто вообще это решает? Да куча обстоятельств, не имеющих никакого отношения к истине и гениальности. История культуры - оскорбительно случайна и не менее оскорбительно детерминирована условиями, к творчеству никакого отношения не имеющими. Окончательная оценка будет дана в вечности. Да и здешнюю переоценку никто не отменял, и она, уж слава Богу, происходит постоянно, и в последнее время наиболее свободно и интенсивно.
А у искусства Рафаэля и правда не было будущего. Ну как - академизм так себе будущее, хотя и не самое плохое, я сама люблю неоакадемиков))
***
«Как знать… не было ли в душе этого человека любви к прекрасному, которая оправдает его перед Высшим Судом?» (о герцоге Моро) Почему бы и нет, я только за. Ближе к концу роман становится таким трогательным, таким состраданием и жалостью к человеку веет... тоже чудесно.
(Эвелин де Морган, "Ангел смерти")