blackmoon3712

Переписка с Н., всё далее с ней)

"а я продолжаю читать процессинг и как всегда охреневаю - постоянно участники транслируют гендерные стереотипы как нечто "само собой разумеющееся", "так устроена жизнь"[1]... вне идеологий они, ага, пси-сообщество они, ага(( я бы только из-за этого туда не сунулась, честно. ноо твой выход - конечно, огонь, мне офигеть понравилось и я согласна)

... тебе не понравится)) может даже подгорит, как у меня (немного, ибо немного было и сил) спойлер: как по мне, там вот эта вся гендерная хрень накалилась до шизофрении: ну вот же, вот же противоречие до смешного, логическое просто - но они обсуждают ничтоже сумняшеся и не замечая. иного образа для этого, как спокойно сидеть в горящем доме у меня, сорри, нет"

(это тоже Уотерхаус, ого. "что они несут, да простит их Господь...")))

*

"женские силы, связанные с биологией" - чтоо? всегда была уверена, что это как раз слабость, уязвимость и одна из основ угнетения. честно говоря, я никогда не верила в "зависть к матке", нечему там завидовать (впрочем, с членом похоже, но он не делает своего носителя настолько уязвимым)

хм, когда изобретут искусственную матку, они примутся вопить, что это угнетение женщин, а это наоборот - освобождение"

*

"повезло работать с норм девочкой, разговорились)) она заявила, что на вид мне максимум 25 лет, обожаю такие комплименты)) агитировала ее на темную сторону чайлдфри и косвенно феминизма)) короче, мне сейчас пожалуй и хорошо"

*

"зацени опечатку, я до сих пор в истерике бьюсь

пишу Л.: "ну ты береги себя, отдыхай между членами

ой! сменами!!!"

это не я, это автозамена... но как?!"

*

(недавно Н. посчитала, что я давлю на Л.)

"я и не тащу, думается... ноо мне кажется, оттаскивать иногда надо



(я ценю и уважаю автономию, но наряду с этим... даже мой собственный опыт мне говорит, что вот меня оттаскивать надо было, за что я до сих пор благодарна) ну тут очень тонкая грань между уважением и безразличием, заботой и давлением, это слишком понятно... и я вроде как держусь, особо не пересекаю. потому что противоположная крайность тоже нехороша

я очень надеюсь, что восприятие разное у разных людей... для меня вот это давящим не кажется. но, если даже допустить - ок, есть малость. понимаешь... я несовершенна, и я хочу быть несовершенной (совершенство дороговато дается, я пробовала). я эмоциональна, я иногда могу перегибать палку, если человек мне не безразличен (и если уже нет дикого страха его потерять из--за каждого чиха, и нет страха перед ним самим, ну пусть есть, но не такой большой) меня правда в последнее время капец как тянет быть несовершенной, то есть собой. и я думаю, что ты меня поймешь... я так, только легонько вздохнула в данном эпизоде, чуть-чуть выпустила себя на волю, поверь...

"прямо даже не знаю, что должно произойти, чтобы ты перестала разрушать себя и тем самым делать больно мне тоже" - в данном случае как бы общая боль для меня сильно смягчила бы. я правда хз и мне правда офигеть трудно, это как Сизиф почти... да, меня никто не просит и т.п., но это уже всё понятно и о другом

голосом это звучало бы без раздражения, это абсолютно точно) скорее - смесь смеха, горечи и недоумения"

*

Не забыть очень-очень ее поблагодарить - это впору писать практически после любой сессии...

Открыли (навязанную нашим социумом) сверхценность терпения, отношений, стабильности, а кстати и страдания. Всё так. Все мои "о чем я жалею" - объединяет сюжет напрасного терпения. А ведь отсеивание (работ, людей, событий...) - более чем нормально.

"Понимаете, мало того, что на той работе была ужасная атмосфера, отсутствие понятных правил, вечное ожидание скандала на пустом месте, вот это всё - так еще и нам регулярно заявляли, что лучше работы мы все равно нигде не найдем, потому что хреновые работники и вообще" - "похоже очень на абьюзивные отношения..." - "точно!!"

Ресурсом может быть что угодно, от любимых сережек до влюбленности в персонажа, список бесконечно открыт)

Как хорошо, что с ней можно без маски, я так давно об этом мечтала и была почти уверена, что это невозможно... это очень большая удача!

(Джон Уильям Уотерхаус)

*

Хорошие мне советы дала психологиня, работают: раз мне в основном неприятно собираться на работу а там уже по большому счету отпускает, то: 1) собираться по возможности быстро, впритык, не размазывать сборы 2) подслащивать как угодно - музыкой, сериальчиком, как угодно отвлекаться и не думать о. Так и делаю. Еще думаю не "мне сегодня на работу", "а у меня сегодня практически выходной, да и завтра тоже, просто схожу на ночь поработаю, и всё" - преуменьшаю, в общем)

*

два офигеть важных вопроса:

1. почему мне так важно быть для всех хорошей??[2]

2. что на самом дне отвержения, почему оно так страшно для меня???[3]

*

продолжение важной темы

"что для вас значит быть собой?"

1. свободно чувствовать и выражать свои чувства (голосом там, жестами, бить посуду вовсе и не всегда обязательно))

2. говорить что думаю, свободно выражать свои мысли, идеи, несогласия и согласия (для меня это не про "ты дурак", это вовсе не всегда обязательно, это про "я считаю так и так") без всяких там санкций типа остракизма и ярлыка ненормальной

3. выглядеть как хочу - это в общем и целом выполняется и нередко меня спасает, это тоже важный ресурс.

*

"Может, дело еще в том... я действительно хочу того, до чего даже сказочники-киношники ни разу не додумались: я хочу одновременно быть собой и быть принятой, причем с восторгом принятой. может, мне в детстве не хватило обратной связи, да ее вроде и не было... нет, я рано поняла, что некоторые вещи надо скрывать, иначе получишь по башке (как правило, не физически, но все равно неприятно)... но я все равно хочу этого самого невозможного... но понимаю,что невозможно, и если уж выбирать, то мы в прошлый раз сошлись на том, что быть собой для меня важнее" - "Да, и ведь даже если стараться играть приемлемую роль, ведь всем не угодить, все равно найдутся товарищи, которым и роль ваша не понравится. А прожить не свою жизнь - нередко слишком дорогая плата за принятие, которое все равно не будет абсолютным..." - "Точно! почему-то об этом я не подумала - абсолютного принятия все равно получить невозможно, в любом случае! (а ведь ходила и думала конкретно о том, что быть собой = нарываться на конфликт, а он ведь неизбежен в любом случае, так-то...) А если нет разницы, зачем платить дороже?)) я еще теперь поняла, почему меня особенно задело то замечание. я его получила, как раз играя положительную, как мне казалось, социальную роль - не споря, но соглашаясь. и даже в этом случае напоролась! было обидно еще и из-за этого - ну я же стараюсь быть приемлемой, принятой, и всё равно!!.."

Поэтому, в сотый раз - Спайк. Он не был постоянно счастливым, но там никто не был (да и где такое вообще?), зато он всегда был настоящим, был собой, и так-то, в совокупности, в его жизни кайфа было больше, драйва вот этого. Того, что я нередко и называю "настоящей жизнью".

*

У нас с К. даже в бытовой коммуникации сплошные провалы - то он не купит мне хлеба, то я не напишу список, то он не найдет в магазине не то что хумус, а даже зефир, то... а в эмоциях у нас полный и абсолютный провал. Что для него бред, то имеет для меня важное значение и кажется само собой разумеющимся...

*

К. недавно печальную историю рассказал. Она у меня будет рядом с историей про замерзшего в Питере англичанина (от Мережковского), вот какие штуки могут лично меня мгновенно довести до слез, если не сдерживаться...

Итак. Сижу я на кровати, болтаю ногами и заявляю, что хочу стать новой Марией Башкирцевой (а че нет-то, чего мелочиться) "Это кто?" "Ну это такая девушка, художница, жила на рубеже веков, рано умерла, но офигеть прославилась после смерти своим дневником, все просвещенные люди читали, ага... там правда мама ее сильно редактировала, я еще хотела исследование на эту тему почитать... а сама я всё пишу и пишу, практически всё свободное время, представляешь? разумеется, потому что просто хочу писать, но и прославиться, хотя бы и после смерти, было бы приятно" (я думаю, что я круче нее. не в художестве, это мне как раз не очень дано, а, скажем так, в идеях) "Понятно... а знаешь что, мне кажется, что слава и вообще что угодно после смерти - это фигня и даже издевательство" - и рассказывает реальную историю. Жил-был человек, и всю жизнь хотел себе какой-то офигеть дорогой костюм. Заработать на него никак не получалось, родители-близкие не дарили, ибо считали блажью, ну понятно. И вот он умер, довольно молодым. И что вы думаете?! Близкие, сука, залезли в долги, чуть ли кредит не взяли, но положили его в гроб в этом самом костюме!! (я щас заплачу) Это ли не издевательство, вот серьезно?! В этом мы с мч 100%-но сошлись - издевательство, раньше надо было думать!! Он атеист, я нет, я верю в загробную жизнь, но даже с этой точки зрения: нафига ему в гробу костюм?! Ох я бы устроила веселье на похоронах, будь я, например, призраком... мораль-то ясна: радуйте людей пока они живы и всё такое. Правда, мне кажется, что посмертная слава все же не то же самое, что костюм - по идее, все-таки должно быть и "там" приятно... правда, уже никак не отбиться от бредовых толкований твоего творчества, так от этого и в жизни особо не отбиться, хоть по слогам пиши и рассказывай. А у тех, кто меня не понимает, я буду устраивать полтергейст))))

(Рене Магритт)

Печальная история. Но если вспомнить наши отношения за много лет - она и забавная в этом свете: вечно у него со мной было "подожди, потерпи, потом..." Суп с котом. "Не дождалась". Не в силах это человеческих, по крайней мере - не в моих. Так всю жизнь прождать можно( Вдвойне забавно в этом свете воспоминание: однажды он увидел во сне мою могилу и вроде как "опомнился", но ненадолго. Дело не в том, что он плохой, нет, просто по существу "люди не меняются".

*

"Мелкий бес середины" Мережковского стыкуется еще с моим любимым "нафиг так жить" - пытаться что-то изменить необходимо, нельзя соглашаться на беспросветное болото, в крайнем случае - да, уйти, хлопнув дверью.

(Рене Магритт)

Нет никакой "такой жизни", "жизнь" создают люди. И часто она невыносима.

*

А ведь и правда, что суицидальность - тоже спектр. И люди со склонностью к суициду реально как сухопытные существа, пытающиеся выжиь в океане... нет-нет, да и надоест держать голову над водой... очень точная метафора.

(Джон Уильям Уотерхаус)

*

Была на ридинг-группе, похвалили за выразительное чтение)) Это было третье собрание, и на нем мы как раз докатились до того, о чем говорил мч: "что, сидите кружочком как в детском садике и читаете по очереди?" Да, так оно и было, и это офигенно!! Блин, если так подумать, не поверите - с детства об этом мечтала, и вот!! Читать по абзацу и потом обсуждать каждое предложение - это обалденно!!! Думается, с друзьями/любимыми это было бы еще круче... хотя и несколько по-другому, возможно, не было бы этого чувства "сцены"...

Какое точное выражение: "Вместо святого брака - законный брак". Святой брак, по Мережковскому - это где любовь, да не только душевная и духовная, такая без всякого брака спокойно может быть, а именно, в первую очередь - плотская.

(Артур Ноуэлл, "Изабелла и горшок с базиликом", один из самых любимых моих сюжетов в "Декамероне"...)

"святое соединеніе половъ, а следовательно и святое сладострастие, ибо, зачемъ лицемерить?—безъ последняго сладострастія, въ условіяхъ человеческой природы, невозможно то окончательное, безвозвратное, до разрыва самыхъ кровныхъ узъ отческихъ, материнскихъ („покинетъ человекъ отца и мать") прилепленіе половъ, с которомъ говоритъ Господь: „они уже не два, но одна плоть", не одна душа, а одна плоть, сначала одна плоть, а потомъ уже и одна душа. Таинство брака есть, по преимуществу и прежде всего, таинство плоти, тутъ не отъ духа къ плоти, а наоборотъ—отъ плоти къ духу устремляется святость. Соединеиіе душъ возможно и вне брака; но совершенно святое соединеніе плоти съ плотью не можетъ быть вне таинства брака. Господь не только не отвергъ, не проклялъ, но принялъ, какъ незыблемое основаніе бытія, благословилъ и озарилъ до конца своимъ божескимъ сознаніемъ тайну пола,—то первозданное, огненное[1], стихійное, что, безъ этого света божескаго сознанія, всегда казалось и будетъ казаться злымъ, страшнымъ, оргийно-разрушительнымъ, зверскимъ."

Нет плоти - нет святого брака, вот так всё просто. Одной плоти недостаточно, пусть, но без нее брака нет вовсе. "О плоти-то и забыли", но ведь и единства душ в браке Карениных тоже не было.

"Нетъ, не бездонно-прозрачная ясность словъ Господнихъ, а нашъ собственный взглядъ на нихъ до такой степени замутился, сделался лукавымъ, подозрительнымъ и оскверняющимъ, что желая быть более христіанами, чем самъ Христосъ, мы даже въ томъ, что для Него есть божеское, святое, видимъ скотское, „свиное", по выраженію Позднышева. Не „вместили" мы словъ Его ни о святомъ целомудріи, ни о святомъ сладострастіи: вместо целомудрія—скопчество, вместо святого сладострастія, святого брака—законный бракъ."

"Когда любовникъ покрываетъ поцелуями лицо и плечи Анны, онъ похожъ на убійцу. На кого однако похожъ законный мужъ, когда ласкаетъ ее? О, конечно, добрейшій Алексей Александровичъ вовсе не похожъ на ,,убійцу". Куда ему! Но все-таки тело Анны, тело вакханки, полное прелестью, которая намъ, нечистымъ, кажется нечистою, „бесовской", но которую Отецъ Сотворивший сотворилъ в начале"; и Сынъ Искупивший благословилъ потом - это сладострастное и въ самомъ сладострастіи невинное тело—рядомъ съ больнымъ, безобразнымъ, действительно нечистымъ, скопчески-мертвымъ теломъ сорокалетняго петербургскаго чиновника, „не человека, а министерской машины'', по выраженію Анны—можно-ли себе представить ихъ безъ содроганія въ тотъ мигъ, когда „они уже не два, а одна плоть". Нетъ, это не соединеніе, по крайней мере, не то святое соединеніе, о которомъ говоритъ Господь, которое было въ начале,—а лишь кощунственное оскверненіе плоти плотью; „въ начале не было такъ"..."

Господи, это гениально!!

"Это не соединеніе, а смешение—въ лучшемъ случае, если мужъ и жена духовные близнецы, братъ и сестра, то кровосмешеніе, въ худшемъ—если жена съ любовью, хотя-бы еще самою безгрешною, даже безсознательною къ другому, отдается супружескимъ ласкамъ,—это мерзость, которой нетъ имени, и которая совершается каждый день подъ именемъ „христіанскаго брака", — это насиліе мертваго надъ живою. После этихъ страшныхъ ласкъ, Анна должна чувствовать приблизительно то-же, что Соня Мармеладова: она „предала себя"; не другого, а себя убила,—но „это все равно", это, можетъ быть, еще хуже.

Это одно изъ самыхъ страшныхъ убийствъ и самоубийствъ, столь обыкновенное, что никемъ уже не замечаемое, узаконенное подъ видомъ брака убійство и самоубійство пола. Ежели тутъ и есть „прелюбодеяніе", то не съ любовникомъ, а съ мужемъ, потому что именно къ Вронскому, а не къ мужу у Анны единственно та любовь, которая делаетъ возможнымъ совершенное, безвозвратное, принятое Господомъ, какъ начало святого брака, соединеніе плоти съ плотью. Кажется, впрочемъ, вернее, что тутъ и „прелюбодеянія", въ тесномъ смысле, вовсе нетъ (хотя есть нечто, можетъ быть, худшее), потому что и брака истиннаго вовсе нетъ, а есть только общеупотребительный подъ названіемъ брака, законный блуд."

Отец сотворил эту "бесовскую прелесть" в самом начале, а Сын благословил. Чего же еще?

(Джон Уильям Годвард)

Любовь - святое сладострастие, закон - кощунственное осквернение плоти, этого ни Отец не сотворил, ни Сын не благословил, особо уперев на плоть, а не на душу. Ведь есть психофизика - если действительно хорошо плоти, прям до конца - хорошо и душе, это связано. И это не иерархия, это более тонкая и сложная связь. Слишком часто "христианский брак" - или кровосмешение, или вовсе мерзость, и имя ей есть - насилие и ложь называется. Названия-то простые, на самом деле. Самое страшное насилие, Боже, Дмитрий Сергеевич и это понимает!!

Мережковский правильно ставит Анну рядом с Соней. "Христианский брак" - таинство в осуждение.

Такой брак - кощунство, и женщина в нем - жертва, и заставлять выбирать ее между любимым мужчиной и ребенком, между нормальной жизнью и совестью - грех и преступление. А ведь этот "святой" муж "душил в ней жизнь". "Я не могу раскаиваться в том, что живу и люблю" - вот вопль к Небу!! Он перед ней гораздо больше виноват, он осквернил брачное таинство - и не понимает этого!!! Святой, блин. Он ее "простил" - как орел пташку у Салтыкова-Щедрина.

"Тутъ, пожалуй, всего легче вина самой Анны: какъ большинство девушекъ, она вероятно почти не знала, на что идетъ; гораздо тяжелее вина Каренина, который кое-что зналъ; главная-же, сокрушающая тяжесть ответственности падаетъ на самый строй жизни, общества, государства, который предалъ ее, невинную, не знающую, на этотъ страшный, безбожный и по существу своему прелюбодейный бракъ."

О да!!

Да, виноват строй жизни. И сейчас, не зная Мережковского, мы воплощаем его идеи в жизни, потому что это истина, это многие если не понимают, то чувствуют. И я до сих пор слишком хорошо понимаю, что чувствовала Анна, и это я, незамужняя чайлдфри из 21 века...

„Правъ! Правъ!" — думаетъ она о муже, о ,,святомъ", „слишкомъ хорошемъ". „Разумеется, онъ всегда правъ, онъ христіанинъ, онъ великодушенъ! Да, низкій, гадкий человекъ! И этого никто, кроме меня, не понимаетъ и не пойметъ; и я не могу растолковать. Они говорятъ: религіозный, нравственный, честный, умный человекъ; но они не видятъ, что я видела. Они не знают, как он восемь лет душил мою жизнъ, душил всё, что было во мне живого, — что он ни разу и не подумал о том, что я живая женщина, которой нужна любовь. Не знаютъ, какъ на каждомъ шагу онъ оскорблялъ меня и оставался доволенъ собой. Я-ли не старалась, всеми силами старалась найти оправдание своей жизни? Я-ли не пыталась любить его, любить сына, когда уже нельзя было любить мужа? Но пришло время, я поняла, что не могу больше себя обманывать, что я живая, что я не виновата, что Бог меня сделал такою, что мне нужно любить и жить. — Я не могу раскаиваться въ томъ, что я дышу, что я люблю".[2] Вотъ вопіющія къ небу слова; вотъ правда жены-„грешницы"; какою-же собственно высшею правдою праведника-мужа уничтожены, изглажены эти слова, это рукописаніе уже не ея, а его греховъ: скопческая сухость души, самодовольная добродетель, презреніе къ жизни, ненависть къ любви—„это не человекъ, а министерская машина"—кто раздеретъ это рукописаніе его греховъ не передъ лицомъ человеческаго жестокосердия, которое такъ легко даетъ „разводныя письма", а предъ лицомъ страшнаго Милосердія Божьяго? Когда она, умирая, все-таки раскаивается, что „дышала и любила", и молитъ у него прощенія, то ему, „святому", въ голову не приходитъ мысль о томъ, что не только онъ ее, но и она его могла-бы простить, что онъ передъ нею гораздо больше, чемъ она передъ нимъ, виноватъ страшною виною действительнаго прелюбодеянія — оскверненнаго брачнаго таинства. Вина эта остается неискупленной, даже не вспомянутой, и все-таки онъ „святой", онъ „христіанинъ", онъ „такъ хорошъ", что на него смотреть нельзя. Такъ вотъ, что значитъ ,,христіанская" святость, христіанское прощеніе."))

(Гюстав Доре, "Паоло и Франческа" - рили, самое ценное, что есть в БК!)

„Богъ меня сделалъ такою, что мне нужно любить и жить"—другими словами это ведь и значитъ: „Сотворившій въ начале сотворилъ мужчину и женщину". Истинная мысль о Боге, первая мысль самого Бога пробуждается въ Анне, въ женщине, въ „Божьей твари", и „горитъ, воистину горитъ вся душа ея, какъ и въ юные непорочные годы", жаждою религіознаго оправданія. Теперь-бы, кажется, и обратиться ей къ источнику воды живой, утоляющему всякую жажду. Но она къ нему не смеетъ обратиться. Почему?

„Она безпрестанно повторяла: „Боже мой! Боже мой!" Но ни ,,Боже", ни „мой" не имели для нея никакого смысла. Мысль искать своему положенію помощи въ религіи была для нея, несмотря на то, что она никогда не сомневалась въ религіи, въ которой была воспитана,—такъ-же чужда, какъ искать помощи у самого Алексея Александровича. Она знала вперед, что помощь религии возможна только под условіем отречения от того, что составляло для нея смысл жизни."

Да, Анна жаждет религиозного оправдания своего поступка, и это нормально. Оно нужно!! Но та религия, которую знала она, требовала от нее отречения от смысла своей жизни, даже от источника ее, без которого всё не в радость. Это очень жестоко. Камень вместо хлеба и глухая стена вместо двери. Как знакомо!! Нет, не должен человек каяться за то, что дышит и любит.

"церковь где-то въ самомъ холодномъ и темномъ углу жизни;—для Анны это—то страшное место, где была спаяна цепь, которою онъ, ея „убийца", самъ полумертвый, сковалъ и задушилъ ее, живую."

Церковь - страшное место, где куются цепи, удушающие людей... увы! Живым людям с таким христианством делать нечего.

"Нетъ, Анна действительно гибнетъ не по своей вине, не по вине мужа, любовника, даже не по вине сословія, общества, государства, народа, — она гибнет одной нз безчисленных жертвъ за религиозную ошибку целаго міра въ вопросе пола, за девятнадцати-вековое „прелюбодеяние "всего европейскаго человечества. Вот, за что „ Ему отмщеніе, и Он воздаст".

И эту причину гибели Анны тоже надо иметь в виду! А Бог сделал людей такими, им любовь нужна. А когда любовь лишена святости, в ней поселяется нечисть, это аксиома. Ну, или она сама кажется нечистью, что совсем плохо.

"один только раз во всем своемъ огромномъ творчестве коснулся Л. Толстой этих, казалось-бы, навеки недоступных ему пределовъ, где сверх-естественное граничитъ с естественным, являясь уже не в нем, а за ним, сквозъ него''. Это мгновенное прикосновение Л. Толстого к „мирамъ иным" находится в Анне Карениной; Здесь, именно здесь, в этой мистической точке происходит уже не простое сближеніе, а совершенное сліяніе, совпадение Л. Толстого с Достоевскимъ: это как-бы неожиданный просвет, через который мы заглядываем из последних религиозных глубинъ Л. Толстого в такія-же глубины Достоевскаго..."

Согласна!

"В смерти окончилъ таинственный мужичокъ то, что началъ въ жизни, любви, сладострастии: сделалъ-таки свое страшное дело над нею в железе, въ железе безпощадныхъ законовъ природы, законовъ необходимости."

Необходимость ли? Или настолько внутренняя, что уже и не страшно, тебе она не чужда, она в сути твоей... Ну здесь-то явно не о внутренней.

"Призракъ „Ветхаго деньми'', христіанский призракъ до-христіанскаго Бога и есть этотъ маленький Старичокъ со взлохмаченной бородой, который вечно работаетъ надъ железомъ какой-то „громадной машины", ,,делаетъ свое страшное дело въ железе" надъ всякою „дышащею, любящею" плотью: „надо ее бить, раздавить, разможжить".

Да, он же тарантул, паук Достоевского, именно.

Да ведь львиная доля беспощадности любви - от предрассудков, а любовь - не только необходимость, но и свобода, крылья, возможно, в ней разрешение... А взгляд Толстого на любовь - взгляд испуганного язычника (и по делу, в общем, испуганного). Так вот как бы любовь от ненависти очистить? От уничтожения? Освятить... Мужичок с железом - не железная ли необходимость?? Над нею... а может, это и невозможность любви... Но для меня это про беспощадность природы скорее.

"Чугунныя ядра точно такъ-же расплющиваютъ тело солдатъ, какъ чугунныя колеса—тело Анны.

"Боже, прости мне всё", сказала Анна. "Пропусти"- вместо "прости", говоритъ Иванъ Ильичъ. Пропусти безъ суда Твоего!"—молится и Дмитрий Карамазовъ: „безъ суда", помимо суда, помимо железнаго закона отмщенія и воздаянія.[3]

Можетъ быть, и для нея „вместо смерти былъ светъ". Можетъ быть, и она сказала себе: „где она? Какая смерть?" Страха никакого не было, потому что

и смерти не было.—„Такъ вотъ что!.. Какая радость!"

Я верю, что для Анны воссиял свет.

(Одилон Редон)

Мережковский удивительный, потрясающий... Только три человека понимают смысл АК: Бердяев, Мережковский и я)

"Что пишетъ Онъ? Какое слово? Не слово-ли последней любви и последней свободы о тайне пола преображеннаго, о тайне святого целомудрія и святого сладострастія? Въ Евангеліи нетъ этого слова, единственнаго, не сказаннаго имъ, а написаннаго; никемъ не прочтено оно, навсегда забыто, стерто съ земли, развеяно пустыннымъ ветромъ почти двухъ тысячелетий скопческаго и прелюбодейнаго христіанства. „Кто можетъ вместить, да вместитъ".

,,Вы теперь не можете вместить; когда-же пріидетъ Онъ, Духъ истины, то наставитъ васъ на всякую истину[4],—потому что отъ Моего возьметъ и возвеститъ вамъ"."


(Данте Габриэль Россетти)

Да, это слово не вместили, но, возможно, уже начали вмещать!..

*

А за то, как понимали этот эпиграф к АК что Достоевский, что Толстой и многие недалекие доныне - хочется уже бить. Ладно "за что", но "кому", "кому" "воздам"-то? Не людям (обществу), которые поставили женщину в такие условия. Не мужу, который "не понимал всего безумия такого отношения к жене". Даже не любовнику, который, вот негодяй-то, "соблазнил" "чужую жену". Нет, выберем самого слабого и уязвимого и бросим его под поезд. Ай да воздаяние. Как-то даже жутко становится: ребят, если у вас Бог такой, сами-то вы каковы?

Толстой все-таки непоследователен. В той же "Крейцеровой сонате". Есть не стыдно? Это как на предмет посмотреть. Аскетам - было стыдно, и они старались есть "бесстрастно", над чем угорал Шестов, умница. Так и секс не стыден. А что в жене "это" надо воспитывать, так и не мудрено, ведь либидо в ней всю жизнь подавляли. А что это, оказывается, скучно - так это потому, что не любишь жену, завел ее только для собственного удовлетворения. Делать ей приятно потому и скучно. Да, слона-то мы и не заметили!!

И хватит мешать любовь с размножением. Перестать рождать не равно - перестать испытывать страсть. Даже наоборот. Вина Левина - не в страсти к жене. И нельзя ее сравнивать с "виной" Анны, тут вещи совсем разного порядка. Тут Мережковский не понимает. От крови как раз можно отречься, от всякой, оставить только как метафору - "наша кровь одной рекою"...

"Прислонившись головой къ притолке, онъ стоялъ въ соседней комнате и слышалъ чей-то, никогда неслыханный имъ визгъ, ревъ, и онъ зналъ, что это кричало то, что прежде было Китти". Это живая плоть визжитъ, реветъ подъ жестокимъ железомъ вечнаго „Старичка": это онъ „работаетъ надъ железомъ", „не обращая на нее вниманія, делаетъ свое страшное дело въ железе надъ нею", надъ рожающею Китти, такъ-же какъ надъ умирающею Анною...

И не мерещится-ли природа, при взгляде на эти безобразныя муки, какъ мерещилась она Достоевскому, „въ виде какого-то огромнаго, неумолимаго и немого зверя, или въ виде какой-нибудь громадной машины новейшаго устройства, которая безсмысленно захватила, раздробила и поглотила въ себя существо человеческое и вместо живой плоти, вместо лица выбросила только „раздавленное тело", „мясо", что-то страшное, безликое: „лица Китти не было. На томъ месте, где оно было прежде, было что-то страшное и по виду напряженія, и по звуку, выходившему оттуда. Левинъ припалъ головой к дереву кровати, чувствуя, что сердце его разрывается". И здесь, какъ в бреду князя Андрея, „за дверью стоит оно, это что-то ужасное, уже надавливая съ другой стороны, ломится в дверь."

Разумеется, я только так эту вашу "природу" и вижу. И не могут быть искуплены страдания женщин, нет им оправдания, они могут быть только прекращены. Я как раз всегда чувствовала, что беременность, роды и сопутствующее - не естественно.

,,Кончено", тихо произнесъ счастливый голосъ матери. Кончено страшное дело Старичка въ железе надъ живою плотью,—и дело это здесь, въ рожденіи, такъ-же, какъ тамъ, въ смерти, оказалось благимъ, святымъ, радостнымъ"

Нет, не кончено, в этом и дело. Ничто не может "оправдать" ни муки родов, ни муки смерти, никакая жизнь или "жизнь". Если уж жизнь, то без боли. Плюс если смерть - хоть какой-то выход куда-то, то роды как будто замыкают проклятый круг. Нет.

"Кому-же „отмщеніе", кто „воздастъ"? Левинъ этого „не могъ понять", „это было выше его пониманія".

Нет оправдания страданиям, нельзя оправдывать страдания одного жизнью другого, это против Христа, это из серии "лучше погибнуть одному", так быть не должно, это - язычество, отрицание личности железной необходимостью. Бог не проклинает плоть, но это и не значит, что Он благословляет ее страдания. Если не проклинает, тем более - если благословляет, то и не желает страданий. Единство это, единство рождения и смерти - языческое, ложное, и как раз Анна это понимала, а Мережковский не видит. Жаль.

Чем думал Достоевский, когда писал о первом искушении, например? Никогда никакая церковь не заботилась о хлебе. Но:

"слово Господне ни здесь, ни тамъ не было понято въ истинномъ значеніи: не единым хлебом, ни земным, ни небесным жив человек, а только обоими хлебами вместе; нельзя напитать плоти, не напитавъ и духа, живущаго въ этой плоти; но ведь, точно также и наоборотъ, нельзя напитать духа, не напитавъ и плоти, въ которой духъ живъ, ибо человекъ не одинъ духъ и не одна плоть, а духъ и плоть вместе."

Оу. Гениально. Это мысль общая у них с супругой. Вообще у них завидное единомыслие, жаль, эроса не было)

"А не понявъ этого слова, люди остались безъ хлеба небеснаго, такъ-же какъ безъ хлеба земного: хлебъ небесный не могъ не утратить цены своей, ибо питать душу человека, тело котораго умираетъ отъ голода, есть злая насмешка и надъ теломъ, и надъ душой. Мы не знаемъ, что будетъ въ „конце временъ и сроковъ", но доныне это именно такъ: доныне люди умираютъ отъ голода телеснаго и духовнаго вместе, и притомъ совершенно одинаково, какъ на Западе, такъ и на Востоке; никакой исторической противоположности обеихъ церквей тутъ вовсе нетъ."

Блестяще! Зато Запад хоть что-то просек про хлеб земной, в отличие от Востока, но - именно отойдя от своей церкви, что неудивительно, так-то установки насчет "земного" в обеих церквах одинаковы...

"Мы ведь знаемъ изъ Евангелія, что Господь вовсе не отвергъ въ томъ смысле, какъ разумеетъ это Великий Инквизиторъ, предложеннаго ему, будто бы, дьяволомъ, чуда съ хлебами: мы знаемъ, что, пожалевъ народъ, голодавшій въ пустыне, накормилъ Онъ его: ,,и насытились''.

С чудом то же самое - в обоих церквах есть чудеса, а свободная наука осуждается, ФМ ничего не попутал? Да и Иисус чудеса совершал.

"верит ли в чудо, или не верит? И если не веритъ, то почему никогда нигде не отделяетъ этого своего частнаго, личнаго, особеннаго, не историческаго, не народнаго православія безъ веры въ чудесное отъ общенароднаго, русскаго, историческаго—и не только не отделяетъ, но какъ будто нарочно смешиваетъ одно съ другимъ? А если веритъ, то какъ соединяетъ внешнее чудо съ внутреннею свободою веры?"

"Въ этомъ последнемъ православномъ православіи, точно такъ-же, какъ и в римскомъ католичестве, мечъ Кесаря (то есть, государственное насиліе) никогда не былъ отвергнутъ, во имя свободы Христовой: римскіе папы хотели подчинить себе этотъ мечъ; византийскіе патріархи сами подчинились ему; но и здесь, и тамъ одинаково, Кесарево не отделено отъ Божьяго: то Кесарю воздается Божье, то Богу Кесарево."

Мережковский очень оригинально толкует легенду, очень хорошо: что, если Христос и Великий Инквизитор - не противоположности, а лики??? Свобода без любви или любовь без свободы. Хотя, насчет третьего искушения Мережковский не ответил по существу ничего - потому что сам был соблазнен царством кесаря. Сам же Иисус хлебом кормил, чудеса творил, а вот меч не взял. (Но ученикам сказал "теперь продай одежду и купи меч" - вот что это было? Разрешение на самооборону?) Чудеса, что немаловажно, из милосердия и для людских нужд, а не "смотри, как я могу".

Мне кажется, вывод очевиден. Возможно соединить любовь и свободу, вон Бердяев в своей философии смог. Но вот меч к ним никак не приплести. Он вроде и нужен для защиты от внешних угроз и поддержания внутреннего порядка, но из учения Христа его никак не вывести, разве что апостолы кое-что добавили, но ведь ясно, что это "слишком человеческое". То есть можно, сквозь зубы, признать необходимость меча, но не освятить его. Конечно, если "закон не прейдет" (тут речь, как я уже говорила, об элементарной справедливости, о том, что жертва и насильник не одно и т.п.), то надо его как-то и поддерживать, но это уж на наше усмотрение. Не может быть христианского государства, общества, семьи, человек во многих сферах обречен на середину, и хорошо еще, если гуманистическую.

"Для нашего религіознаго сознанія (настоящий Иисус) — ни тамъ, ни здесь, ибо въ истинномъ Христе должно быть не противоречіе, не раздвоеніе, а совершенное соединеніе любви и свободы; мы видели, что въ Евангеліи открытъ путь къ этому соединенію по всемъ тремъ главнымъ искушающимъ соблазнамъ, о коихъ сказано: „блаженъ, кто не соблазнится о Мне",—то-есть, по вопросу о хлебе, о чуде, о мече Кесаря."

Да, но насчет меча нагло врешь. Насчет меча именно что непонятно.

Да, Достоевский жутко смешал внутреннюю суть христианства с историческим православием (как тот же Хомяков).

"тутъ одно средство не заблудиться—вовсе не ходить въ этотъ зеркальный лабиринтъ"

Точно, выйти из этих бессмысленных противопоставлений. Вырежи человеку сердце или желудок - в любом случае долго он не протянет.

"Богъ есть конецъ всякой середины, а Чортъ самъ—вечная середина"

Между прочим, в определенном смысле - утешительно. Плюс мне нравится донельзя этот элегантный выход из манихейства. Но надо понимать, что не выберемся мы из этой середины (=падшести), пока человек и мир не "переменятся физически". До той поры приходится обустраиваться тут. Облик бы человеческий при этом не терять... Поэтому смешны и неуместны претензии Мережковского к европейской науке, позитивизму, социализму, либерализму. Он хочет, чтобы наука показала ему Бога, а людей накормила, освободила и обустроила церковь? Даже не смешно. Негативное отношение к Западу у него, истинного европейца - неискренне. Просто не верю.

Не понимаю я этих его выпадов против всеобщей сытости и комфорта, тем более что он сам понимает - одним духом тоже жив не будешь. Сам-то никогда не голодал, жил нормально, а как стал при большевиках бедствовать - ой как возмущаться начал... Мережковский не понимал того, что понимал и с чем смирялся даже огненный Бердяев: ну да, да, настало время человечеству решать элементарные вопросы, да, утонченным натурам будет скучно, но это неизбежно и необходимо, по-человечески необходимо, и уж конечно эти вопросы не религия будет решать, не церковь, а разве что "подземное влияние христианства" скажется, да оно и сказывается в гуманизме, в этом я уверена. А Хам восторжествовал именно в России, а почему - спросите хотя бы и Сологуба...

"на самомъ деле, он-то и есть единственная причина того, что величайшія происшествія міра, напримеръ, христіанство, оказывались какъ-бы вовсе не происшедшими, и что ,,на свете ннчего не кончается". Онъ прикидывается единственною „солью міра", тогда какъ въ действительности онъ-то и есть то самое пресное, что и „соль міра" делаетъ „несоленою".

А вот это отлично:

"Ищетъ онъ, во всякомъ случае, не окончательнаго воплощенія, такъ-же какъ не окончательнаго уничтоженія: онъ знаетъ, что въ конце плоти — не „семипудовая купчиха, которая Богу свечки ставитъ", не „баня, въ которой онъ будетъ париться съ попами и купцами", а святость и одухотворенность Плоти, Слово, ставшее Плотью, то самое, что его, серединнаго, отрицаетъ. Въ действительности не хочетъ онъ ни до конца воплощеннаго духа, ни до конца одухотворенной плоти, а только безплотной духовности—аскетизма, или бездушной плотскости — матеріализма."

И можно вполне согласиться с Мережковским, клеймящим "благоразумие". Не в плане житейского комфорта - зачем же от него отказываться без веских причин, автор сам не отказывался, и был прав. Но и сейчас есть благоразумие, от которого тошнит - "не надо лезть в семью", "всё зависит от самого человека", "надо мыслить позитивно"... такое я вместе с Мережковским обругаю, и хуже, не привлекая даже образ несчастного Смердякова.

"нельзя противополагать любовь безъ свободы свободе безъ любви, какь это делаетъ самъ онъ и его предвестникъ, Великій Инквизиторъ. Но въ томъ-то и „весь секретъ" Чорта, что не хочетъ онъ конца; не хочетъ, чтобы два было одно, а хочетъ, чтобы два всегда было двумя, и для этого самъ притворяется одним из двух, то Отцомъ противъ Сына, то Сыномъ противъ Отца, не будучи ни темъ, ни другимъ, а лишь отрицаніемъ обоихъ; притворяется однимъ изъ двухъ полюсовъ, противоположнымъ и равнымъ другому, тогда какъ оба полюса уже навеки заключены въ двуединстве божескихъ Лицъ, Отчаго и Сыновняго;—а Духъ вечной Середины есть только отрицаніе этой мистической полярности, только ,,обезьяна", которая, передразнивая двуединство Божескихъ Ипостасей, искажаетъ оба Лица, смешиваетъ ихъ и смеется."

"Если-бы онъ созналъ, то былъ-бы весь нашъ, а таковъ, какъ теперь, онъ только почти нашъ, хотя мы и надеемся, что впоследствіи, когда онъ будетъ совсемъ понятъ, то будетъ и совсемъ нашъ."

Золотые слова!!

"что Шатовское русское „православіе" оказывается более римскимъ, более католическимъ, чемъ само католичество?"

Хуже, это языческий партикуляризм плюс имперство плюс ветхозаветное мессианство.

Прав Мережковский - после такой бани еще грязнее:

"Не казалось-ли, не кажется-ли и намъ доныне, что Достоевскому действительно нравилось иногда „быть суевернымъ", отдыхать отъ фантастическаго въ „земномъ реализме", „въ торговой бане париться съ купцами и попами", не только съ московскимъ славянофиломъ Аксаковымъ, но и съ петербургскимъ „гражданиномъ" Мещерскимъ, и что входилъ онъ порой въ эту баню более чистымъ, чемъ выходилъ изъ нея: какъ будто что - то въ ней нетъ - нетъ, да и прилипало къ нему, что и доныне съ трудомъ отмывается въ глазахъ не однихъ лишь „мерзавцевъ" и даже не однихъ либераловъ."

Именно!

Не так уж плохи либералы, как Мережковский про них пишет, стараясь попасть в тон Достоевскому-публицисту. Да, оставил ФМ после себя соблазн. Ложное противопоставление у Черта: бесплотный ум-дух против семипудовой купчихи и мещанская баня как суррогат реальности.

Где кончается Зосима и начинается Великий Инквизитор?

"вообще въ произведеніяхъ Достоевскаго иногда слишкомъ трудно решить, где собственно кончается старецъ Зосима, где начинается Великий Инквизиторъ, и не есть-ли этотъ последній для Достоевскаго отчасти то-же, что старецъ Акимъ для Л. Толстого, то-есть, оборотень—насколько, впрочемъ, более страшный и соблазнительный!"

"Огромная религіозная сила, которая заключена въ Достоевскомъ, какъ возможность, все еще остается только возможностью и пропадаетъ почти даромъ для будущей религіи, или даже прямо задерживаетъ ее, какъ мертвый грузъ."

„Стучите и отворится". Если намъ ,,отворится", то ужъ конечно потому, что онъ „стучалъ". Не мы, впрочемъ, а те, кто действительно вступятъ въ обетованную землю, которую онъ первый увиделъ и указалъ, хотя самъ такъ и не вошелъ въ нее,—поймутъ, кемъ для Россіи былъ Достоевский."

У Шатова - православие без Бога. Как, впрочем, и у Достоевского-публициста. И без Христа, а как же. Именно.

Да с чего бы от "Мертвого Христа" Гольбейна пропадать вере?!



И это князь, князь его святой, "серафимский", говорит)) Напротив! Сразу видишь, что Христос - не галлюцинация, не видимость, не один только дух, что Он действительно жил и действительно умер. В удивлении этому чувствуется уклон к монотеизму, а то и к докетизму.

"Глубочайшая связь Нитче съ Достоевскимъ открывается въ Кирилове, какъ будто предвосхитившемъ главную религіозную мысль Нитче о „сверхчеловеке"

О да, это изумительно!

"требованіе чуда есть какъ-бы кощунственный бунтъ противъ „справедливости Перваго Двигателя", этой машины-вселенной. Но въ человеческомъ сердце не всё—„механика": оно все-таки страдаетъ, истекаетъ кровью отъ боли, чувствуя какъ-бы прикосновеніе режущаго железа въ необходимой справедливости законовъ естественныхъ."

(Михаил Врубель)

"Достоевский, и только онъ один понялъ весь ужасъ этой „задачи"—естественную невозможность, мистическую необходимость чуда Воскресенія."

Да, Боже мой, именно так!!

Природа - зверь и машина. Паук. Монолог Ипполита!!

„Если такъ ужасна смерть, и такъ сильны законы ея, то какъ-же одолеть ихъ?—продолжаетъ Ипполитъ свои мысли о картине, отъ которой „вера можетъ пропасть".—Природа мерещится въ виде какого-то огромнаго, неумолимаго и немого зверя, или вернее, гораздо вернее сказать, хоть и странно,—въ виде какой нибудь громадной машины новейшаго устройства, которая безсмысленно захватила, раздробила и поглотила въ себя, глухо и безчувственно, великое и безценное Существо—такое Существо, Которое одно стоило всей природы и всехъ законовъ ея, всей земли, которая и создавалась-то, можетъ быть, единственно для одного только появления этого Существа. Картиной этою какъ будто именно выражается это понятіе о темной, наглой и безсмысленно-вечной силе, которой все подчинено. Может-ли мерещиться въ образе то, что не имеетъ образа? Но мне какъ будто казалось временами, что я вижу, в какой-то странной и невозможной форме, эту безконечную силу, это глухое, темное и немое существо. Я помню, что кто-то, будто-бы, повелъ меня за руку со свечкой въ рукахъ, показалъ мне какого-то огромнаго и отвратительнаго тарантула и сталъ уверять, что это то самое темное, глухое и всесильное существо, и смеялся надъ моимъ негодованіемъ".

Я вот особенно отмечу этот, близкий мне неимоверно, но такой почему-то редкий взгляд на природу. Дискурс, порожденный Руссо и расползшийся до "само собой разумеющегося", вот это тождество "естественное=непременно хорошее" - я ненавижу до дрожи в руках. И я искренне не понимаю, как можно иметь голову на плечах и так думать.

"Отсюда „бунтъ" Ипполита, предсказывающий бунтъ Ивана Карамазова и Кирилова:

,,Нельзя оставаться въ жизни, которая принимаетъ такія странныя, обижающія меня формы. Это привиденіе меня унизило. Я не въ силахъ подчиняться темной силе, принимающей видъ тарантула.—Религія! Для чего понадобилось смирение мое? Неужто нельзя меня просто съесть, не требуя отъ меня похвалъ тому, что меня съело?—Нетъ, ужъ лучше оставимъ религію!—Я умру, прямо смотря на источникъ силы и жизни, и не захочу этой жизни! Если бъ я имелъ власть не родиться, то наверно не принялъ-бы существованія на такихъ насмешливыхъ условияхъ. Но я еще имею власть умереть, хотя отдаю уже сочтенное. Не великая власть, не великий и бунтъ''.

А теперь спросите меня еще раз, за что я так Достоевского люблю))

А у Мережковского вообще блестящий разбор образа паука в романах ФМ, рекомендую!

"Не есть-ли это тотъ самый „Зверь, выходящий из бездны'', передъ кончиною міра, о которомъ сказано въ Откровеніи: „поклонятся ему все живущіе на земле, которыхъ имена не написаны въ книге жизни у Агнца, закланнаго отъ созданія міра.—Кто имеетъ ухо, да слышитъ".

Что ж, Мережковский неплохо описал посюстороннюю жизнь-смерть, прям как Симона де Бовуар...

А про Спинозу хорошо. Не буду цитировать, но уж поверьте. А кстати ведь и Ницше писал: "Бог стал пауком".

"Солгалъ-ли діаволъ: вкусите, и станете, какъ боги? Да, это ложь, потому что одна половина истины, не соединенная съ другою, есть ложь. Если-бы Адамъ соединилъ древо познанія съ древомъ жизни, то действительно сталъ-бы „жить вечно", сталъ-бы, какъ одно изъ лицъ Божьихъ, изъ Элоимъ — конечно, второе лицо—Богочеловекъ, или Человекобогъ. Въ древнемъ Змее, въ Звере „есть тайна". Но ведь вотъ, и въ Боге есть тоже какъ будто не менее страшная тайна. Мы, конечно, не понимаемъ тутъ чего-то главнаго; конечно, ошибаемся,—но нашему слабому разуменію кажется, что тутъ и Богъ, такъ-же какъ Змей, не любитъ человека или, по крайней мере, любитъ его не до конца: ведь и Богъ открылъ человеку только половину истины, только древо жизни безъ древа познанія. И кажется, будто-бы не изъ правосудія, а изъ „ревности" ("как-бы не простер он руки своей и как-бы не стал жить вечно'') изгоняетъ Онъ Адама изъ рая. Да, воистину это Богъ Израиля, Богъ какъ огонь поядающей ревности. Такимъ Онъ и пройдетъ чрезъ века и народы."

"Двигал вас, топтал вас. Вот он — не герой, не богъ, а такая-же „дрожащая тварь", такое-же насекомое, как и вы все. Видите-ли вы теперь, что не онъ, а Я стравил вас?" Как сказать такому Богу: „Отец мой небесный?" Это не Отец, не „Он" , а „Оно", что-то нечеловеческое, ужасное. „ Кто-то повел меня за руку со свечкой в руках и показал мне огромнаго и отвратительнаго тарантула".

"...мы и представить себе не можемъ, что подобное отношеніе къ Богу, которое кажется намъ теперь, после хрістіанства, не только не религіей, а величайшимъ отрицаніемъ религіи, безобразнейшимъ кощунствомъ, — что подобное отношеніе къ Богу когда-то, именно до христіанства, действительно было сущностью всех религий."

"Это языческое и ветхозаветное, до-христианское побеждено-ли окончательно в самомъ христианстве?"

Именно.

"Никогда не вернемся от Христа ни к подлинному язычеству, ни к подлинному Израилю; всё будет только притворство и самообман; все пути назад отрезаны; мы можемъ итти только вперед, или стоять на месте — но последнее еще труднее.

Лучше для нас откровенное безбожие, чем христианство без Христа, язычество, притворившееся христианством, как у Л. Толстого, или язычество со Христом, неузнанным под ликом Диониса, христианство, притворившееся язычеством, как у Нитче. Бог ревнующий, который говорит: „как бы человек не простер руки своей и не вкусил от древа жизни, и не стал жить вечно", так же как Бог, который пугает дядю Ерошку — „получеловек, получудовище", или тот, который пугает героев Достоевскаго — насекомое, тарантул — никогда не будет нашимъ Богом. Признание такого Бога для нас уже не религія, а кощунство."

(Одилон Редон)

Не "все хорошо" - Кириллов.

"Листъ хорошъ, все хорошо.

— „Всё?

— ,,Всё. Человекъ несчастливъ потому, что не знаетъ, что онъ счастливъ, только потому. Это все, все! ...

— „А кто съ голоду умретъ, а кто обидитъ и обезчеститъ девочку — это

хорошо?"

Ну дальше там бессмыслица.

Любви к року никогда не было, это правда. Была хорошая мина при плохой игре, смирение с необходимостью, считалось, что лучше "добровольно" идти навстречу судьбе, а не упираться - некрасиво якобы. Хотя, как по мне: как раз упираться - красиво! Но как можно полюбить "паука"? Какого черта Мережковский сам себе противоречит? Христианство, в том числе, о том, что не всё хорошо и не всё надо любить, оно и о разделении тоже.

Я еще когда "Бесов" впервые читала, поразилась сходству учений Ницше и Кириллова.

"Это... это не умиленіе, а только так, радость. Вы не прощаете ничего, потому что прощать уже нечего. Вы не то что любите, о, тут выше любви!" Выше любви, потому что любовь есть только путь к соединенію любящаго с любимым, Сына с Отцом; — а здесь уже весь путь пройден, соединеніе достигнуто: Здесь я и то, что я люблю, то, что необходимо—одно, „Я и Отец —одно."

Это мистическое внутреннее единение, предчувствие нового мира, а не тотальное оправдание падшего. Не надо путать и смешивать, кстати (кто там у нас ругал смешение?) "Все хорошо" может быть только во мне в данный момент, для мира же - только в перспективе. Опять же, зачем миру меняться, если он и так хорош?))

А любить можно только внутреннее, не необходимость.

"Разум не утверждает и не отрицаетъ бытія Божія: он только говорит: „я не знаю, есть ли Бог, или нет Его " .

Именно.

"Да, именно „своеволие", а не свобода. Своеволие это свобода „не до конца" - свобода взбунтовавшагося, дерзкаго, но и в самой дерзости трусливаго раба. Когда, не смея спорить с Кантом, Нитче только издевается надъ нимъ..."

Так я недавно об этом писала, от этого как-то почти всегда противно на душе, то ли дело Бердяев, мчавшийся на всех врагов с открытым забралом, вот он - не боялся и был правдив до конца.

"Как свобода, такъ и любовь—не до конца.

... Но в том-то и дело, что онъ самъ еще не веритъ, что „все хорошо"; ему кажется иногда, что все совсем не хорошо, а прескверно, что весь мір „стоит на лжи" и есть „ дьяволов водевиль" . Онъ и самъ не решил, убивает-ли себя для того, чтобы понять, что все хорошо , или потому, что он уже слишком понял, что все не хорошо. Мало того: „все хорошо" — это еще не значит: „все свято". Он только хотел-бы „всему молиться''' и все любить — любить и рокъ. Но сама эта „любовь к року" у Нитче, так-же как у Кирилова, есть любовь не до конца, не святая любовь . Я не могу любить внешнее, мертвое, безличное—ни математическую формулу дважды два четыре, ни механическій законъ тяготенія; я могу любить только внутреннее, живое, родное, кровное — я могу любить только „Отца".

Воот. Не верит и правильно делает - "паука" любить невозможно.

А я и забыла про сцену с обезумевшим Кирилловым... и как это отлично "бьется" с безумием Ницше...

"Итакъ для насъ одно изъ двухъ: мы должны или принять Его, но уже до конца — принять, что Он и Отец—одно; и тогда мы не вступим на тотъ путь, на которомъ погибли Кириловъ и Нитче; тогда для нас Пришедший и Грядущий, Богочеловек и Человекобог — одно; или-же мы должны отвергнуть Его, но отвергнуть опять-таки до конца..."

Не умеем мы до конца, не умеем, хуже того: отвергнуть еще можем, был такой себе эксперимент, а вот принять и пойти дальше Кирилова с Ницше - увы... радует уже то, что бывает "достаточно хорошая" середина, имеющая к Нему хоть какое-то отношение.

"Пока — все тихо, даже тише, чемъ когда либо; но „имеющіе уши" слышать, уже слышат, как в умах и сердцах современнаго человечества смутно шевелится „древний хаос"; какъ скованный Зверь пробуждается, потрясаетъ цепями, хочет „выйти из бездны", дабы поклонились ему все: „ Кто подобен Зверю сему и кто можетъ сразиться съ нимъ?''

Да кто, если не человек? Хотя, уж конечно, не окончательно. Окончательно сразит Зверя (он же паук, тарантул, злая машина, короче - природная необходимость, точнее - падшее бытие) Богочеловек, именно что - Бог и человек вместе.

(неожиданно - Архип Куинджи)

У Достоевского нет противоядия от толстовства, только предчувствие его в романах, в публицистике же – еще какой яд. Ложь переплетена с правдой. Крайности...

"Другими словами: чемъ пожертвовать — нашею культурною истиной народному религіозному благообразію, какъ это делали или желали сделать славянофилы; или наоборотъ—народнымъ благообразіемъ нашей культурной истине, какъ это сделали западники? Что-же делать намъ, несчастнымъ, ни западникамъ, ни славянофиламъ, которымъ и то, и другое одинаково[1] свято?—На этомъ распутіи, передъ этою задачею стояли оба они, Л. Толстой и Достоевский; каждый решилъ ее по своему, и въ различіи решеній этихъ сказалась вся ихъ безконечная религіозная противоположность."

А мне Аким симпатичнее, чем Каратаев.

Ну да, нет абсолютной истины и абсолютной лжи на земле.

"Достоевский понялъ,—кажется, онъ первый изъ людей понялъ или, по крайней мере, почувствовалъ съ такою силою,—что и въ религіи, какъ впрочемъ во всемъ человеческомъ, нетъ ни безусловной истины, ни безусловной лжи, а есть только более или менее сознательно условные, и чемъ более сознательные, темъ более совершенные знаки, знаменья, символы. Религіозное сознаніе Л. Толстого отрицаетъ символъ въ его самой первой и глубокой сущности, признаетъ религіозное, какъ нечто исключительно духовное, безкровное и безплотное, освобожденное отъ всехъ легендъ, обрядовъ, таинствъ, догматовъ. Сознаніе Достоевскаго, въ такой мере, какъ еще ни одно изъ являвшихся въ человечестве религіозныхъ сознаний — символично." „Мысль, изреченная, есть ложь".

(Гюстав Моро, "Ночь")

Символ необходим, т.к. человеческий язык условен, относителен и ограничен.

"Соединеніе знания съ любовью и есть наша новая религія, религія Достоевскаго."

Все же и рассуждения Зосимы об аде - демагогия, якобы гуманная, а на деле нифига.

"Великий Инквизиторъ восточной церкви, можетъ быть, назвалъ-бы „мистическое разсужденіе" старца Зосимы объ аде и адскомъ огне прямо „еретическимъ", неправославнымъ. Но для насъ, при теперешней степени нашего религіознаго сознанія, это — все еще старое вино, хотя и въ новомъ сосуде.—А вотъ и для насъ уже новое вино, которое не только Великий Инквизиторъ, но, можетъ быть, и самъ старецъ Зосима, можетъ быть, даже самъ Достоевскій, если-бы созналъ до конца то, что онъ здесь предчувствуетъ, назвалъ-бы ересью."

Да, Боже мой, да!!!!

(Правда о земле - ок, хотя символы так себе, не люблю культ матери в любых формах.) И нет, не понимал Достоевский значения исторического пути - если Толстой отрицал, то тот всё норовил не то назад свернуть, не то остановиться.

Неравны не социальные группы, а люди, но Мережковский смешивает социальное с личностным. Впрочем, прав насчет духовной аристократии, "священства по чину Мелхиседекову".

"Такъ именно, то есть, какъ величайший нигилизмъ, какъ „шигалевщину", какъ страшную анархическую силу, которая уравниваетъ горы и долы, „приводитъ все къ одному знаменателю", все слишкомъ глубокое и высокое—къ одной геометрически правильной плоскости, — такъ и только такъ поняли ученіе Христово Л. Толстой и Фридрихъ Нитче, одинъ—благословляя, другой — проклиная."

"ученіе Христово есть не только уравненіе старыхъ, недостаточно-глубокихъ долинъ, недостаточно-высокихъ горъ, но и открытіе новыхъ, глубочайшихъ долинъ, новыхъ, высочайшихъ горъ."

Да!

Необходимо утвердить личность и любовь, да не чисто духовную, а духовно-плотскую.

"Бедный рыцарь такъ и не понялъ главнаго въ любви своей: оттого-то „все безмолвный, все печальный, какъ безумецъ, умеръ онъ." Ему казалось, что онъ любитъ только духомъ, „чистымъ духомъ", отвлеченнымъ созерцаніемъ; но онъ любилъ и духомъ, и кровью, до крови: недаромъ-же кровью своею начерталъ онъ имя таинствеиной Возлюбленной; все-таки кровью хотелъ запечатлеть свой духовный союзъ съ Нею."

(Данте Габриэль Россетти)

А я про что)) Поэтому все эти скатывания в "духовную любовь" - для меня регресс. Это всё уже было, и это не то, неправда, не вся правда. Если я люблю человека, то мне его надо иметь рядом, видеть, слышать, трогать, вдыхать и выдыхать, брать и давать. Известное "бескорыстие" в любви - это просто кайф от самого процесса (отношений в целом, я сейчас не только про секс).

"...любили, „невесты неневестныя", Жениха своего, до мученической крови, до кровавыхъ язвъ на теле. Для насъ это самая темная, не „вмещенная" нами сторона христіанства. Для насъ какъ будто выдохлось все благоуханіе этой книги, благоуханіе мѵра, которое возлила великая грешница на ноги Господа, которымъ и Жены-Мироносицы въ сумеркахъ самаго таинственнаго утра пришли помазать Тело Его въ гробу."

(Данте Габриэль Россетти... идеально)

Да, «для нас и чистейшее миро любви уже нечисто», но где и когда была чистота? Уж конечно, не Марья Павловна из "Воскресения" в этом виновата. Но непонятно, где Мережковский видит у Достоевского «преображение пола». Вовсе нет – его святые от пола бегут, а кто не бежит, тот «насекомое». И Нелли только потому у него человек, что еще не женщина.

Важнее бессознательное соединение, чем сознательная противоположность. У обоих. Ну да.

"Собственность для христіанъ Достоевскаго действительно—такая„слабая паутина", что при одномъ прикосновеніи разрывается; а для христіанъ Л. Толстого—цепь, которую нельзя вырвать изъ сердца иначе, какъ съ кусками живого тела, живого „мяса"; ежели и отрекаются они отъ собственности, то съ такою болью и судорогой, что глядеть-то на нихъ противно: словно жилы изъ себя вытягиваютъ;—ужъ лучше-бы не отрекались, Богъ съ ними!"[2]

Воот, и с сексом то же самое.

„светлаго воздыханія", какъ-бы сумеречнаго света самаго таинственнаго утра, въ которое жены-мѵроносицы пришли ко Гробу, въ которое только и могло совершиться Воскресеніе,—никогда не испыталъ Л. Толстой. У него одно изъ двухъ: или языческая радость жизни и скорбь смерти; или христіанская скорбь жизни и радость смерти; у него — или страшный мракъ той черной „дыры", въ которую проваливается Иванъ Ильич, или еще более страшный, „белый светъ смерти", въ которомъ для князя Андрея все цвета волшебнаго фонаря жизни разлагаются, потухаютъ и все „ужасно просто, гадко".

Про зайца - блестяще просто.

"Тайна Л. Толстого отталкиваетъ, какъ то отвратительное нечеловеческое оно, которое стоитъ за дверью и ломится въ дверь; тайна „ухаетъ" на человека и насильно загоняетъ его, какъ зайца, на дорогу любви. Тайна Достоевскаго притягиваетъ, заманиваетъ на дорогу любви, соблазняетъ всеми соблазнами не только жизни и радости, но также смерти и ужаса. „Отреченіе и согласіе мне менее трудны, чемъ другимъ, потому что я ничего не хочу. Я желалъ-бы только не страдать", — разсуждаетъ окончательно затравленный заяцъ, Аміель.—
„Виноградари вообразили себе, разсуждаетъ не менее затравленный Нехлюдовъ въ конце „Воскресенія", что садъ, въ который они были посланы для работы на хозяина, былъ ихъ собственностью; что все, что было въ саду, сделано для нихъ, и что ихъ дело только въ томъ, чтобы наслаждаться в этом саду своею жнзпью.— А ведь это очевидно нелепо!''. Вотъ чувство раба, который не веритъ въ доброту господина своего, чувство работника, который не веритъ въ щедрость хозяина; вотъ уныніе согрешившаго Адама, изгнаннаго изъ рая[3], изъ „сада" и обреченнаго есть хлебъ свой въ поте лица своего, пока не вернется въ землю, изъ которой взятъ. Міръ не рай, не ,,Божий садъ", а место проклятья, изгнанья, место работы и рабства. Это конечно Ветхій Заветъ, это до-христіанское отношеніе виноградарей къ „Саду"; а вотъ и христіанское: „милые мои, — говоритъ умирающий отрокъ въ воспоминаніяхъ старца Зосимы,—прямо въ сад пойдемъ и станемъ гулять и резвиться, другъ друга любить, и восхвалять, и целовать, и жизнь нашу благословлять.—Птички Божіи, птички радостныя!.." Вотъ уже чувство свободнаго, а не раба, чувство Адама, возвращеннаго въ рай, веселіе Сына, поверившаго въ благость и щедрость Отца: міръ есть Божий садъ—значитъ, и мой садъ, потому что я сынъ Отца, и все Его—мое; господский или хозяйский садъ—чужой; но садъ Отца моего—моя „собственность", потому что мы любимъ другъ друга, и у насъ все общее. „Станемъ гулять въ саду и резвиться, и жизнь нашу благословлять" — разве это не значитъ: станемъ "наслаждаться в этом саду своею жизнью?''

(Джон Уильям Уотерхаус)

Но для „христіанина" Л. Толстого „это очевидно нелепо", то есть, для него „очевидно нелепа" самая сущность ученія Христова — не прежняя, рабская, а новая, свободная любовь къ Богу, сыновность людей Богу."

Прекрасно!

"Въ этихъ словахъ изъ Дневника Аміеля нетъ вовсе мысли, даже вопроса о томъ, есть-ли смерть не только „переходъ въ ничто"? можно-ли „смертью смерть попрать", не исчерпывается-ли смыслъ жизни и смерти чемъ-то независимымъ отъ противоположности жизни и смерти? ... Заячій страхъ, заячья покорность, отреченіе отъ жизни, проклятіе жизни, самое безнадежное изъ всехъ проклятий, тихое, смиренное, — ,,я ничего не хочу, я-бы желалъ только не страдать",—такъ доныне почти всегда и везде нонималось ученіе Христово; къ этому пониманію Л. Толстой въ сущности ничего не прибавилъ, только довелъ его до последней крайности.

Покорность Богу отъ страха, не отъ любви и доверія, не отъ „великаго дерзновенія", а отъ одного страха и недоверія. „Страхъ Божий" какъ начало христіанства? — „Любовь до того совершенства достигает в нас."—говоритъ ученикъ Иисуса, воздежавший на груди Его, —что мы имеем дерзновеніе.—В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение; боящийіся не совершен в любви''. Ежели то, что Л. Толстой называетъ „христіанскою любовью", действительно можно такъ называть, то ужъ, во всякомъ случае, любовь эта не имеетъ никакого „дерзновенія", не „изгоняетъ страха"; — нетъ, сама она вся — отъ страха, отъ „мученія страха", отъ последней степени этого мученія, которая есть даже не просто страхъ смерти и страданий, а "страх страха": мне такъ страшно, что лучше я не буду говорить и думать о томъ, какъ мне страшно.—„Дитя мое, отдай мне свое сердце".—„На, возьми,— да будетъ воля Твоя". — А втайне— мысль самая страшная: я знаю, что Ты господинъ жестокий,—жнешь, где не сеялъ, собираешь, где не разсыпалъ; если я тебе и не отдамъ моего сердца,— Ты все равно возьмешь его, возьмешь насильно: такъ на-же, возьми, „да будетъ воля Твоя".—Покоряться такъ—не значитъ-ли въ сущности „делать хорошее лицо при скверной игре"?"

Именно оно и есть)

„Пугалы смерти и страданий насильио загоняютъ человека, какъ зверя, какъ того кабана, котораго травитъ дядя Ерошка,—въ капканъ любви, въ законъ любви. Да, именно—законъ. Любовь—не евангельское „блаженство" и свобода, а все еще ветхозаветный законъ, любовь — вечное насиліе Бога надъ человекомъ, вечная травля человека Богомъ. Человекъ—„заяцъ", Богъ—охотникъ; человекъ — преступникъ, приговоренный къ смерти, казнь котораго отсрочена; Богъ—палачъ. Въ предсмертныхъ мученіяхъ, Иванъ Ильичъ „бился, какъ бьется в руках палача приговоренный к смерти, зная, что онъ не можетъ спастись. Онъ плакалъ о безпомощности своей, о своемъ ужасномъ одиночестве, о жестокости людей, о жестокости Бога''. Тайна смерти, тайна Бога и есть та „черная дыра", черный узкий мешокъ, куда „суетъ съ болью" умирающаго Ивана Ильича, „все дальше просовываетъ и не можетъ просунуть сила невидимая, непреодолимая'', нечто безъобразное и безобразное. Такой Богъ—даже не Он, а Оно. Въ предсмертномъ бреду князя Андрея ,,за дверью стоитъ оно.— Что-то ужасное, уже надавливая съ другой стороны, ломится въ дверь. Что-то нечеловеческое—смерть ломится въ дверь".

Такой Богъ лишаетъ человека всякаго человеческаго достоинства, низводитъ на степень животнаго, ставитъ въ самыя унизительныя положенія человеческую душу и тело.



(Джордж Фредерик Уоттс)
."

"Воскресеніе духа есть только умираніе тела, не начало чего-то новаго, сверхъ-животнаго, а только конецъ стараго, животнаго,— отрицаніе плоти—одно отрицаніе, безъ утвержденія того, что за плотью. Здесь происходящее въ душе такъ связано съ происходяшимъ въ теле, что одно невозможно безъ другого, одно исчезаетъ съ другимъ. Если-бы Брехуновъ не замерзъ, то просто не сумелъ бы вспомнить своихъ любовныхъ мыслей о Никите и, по всей вероятности, остался бы такимъ-же кремнемъ, какимъ былъ до замерзанія; теломъ-бы воскресъ, а духомъ снова умеръ-бы."

Это вот к тому, что человека надо мучить, чтобы он стал лучше - эта зараза на самых вершинах того, чему мы поклоняемся и считаем величайшими достижениями нашей культуры. Такие нам назначили вершины, да. После этого чего хотим-то? Счастья? Нельзя, разбалуемся, испортимся! Хотя бы не страдать - но и это многовато, это ведь лень и эгоизм!

"Дело въ томъ, что телесная слабость и сладость животной любви къ себе, притворившейся христіанскою любовью къ другимъ, есть одна изъ ступеней, по которымъ спускается умирающая плоть въ глубину неведомаго,—одна изъ ступеней, но не последняя; когда ступень эта пройдена, надо итти дальше."

*

Минский, "Философские разговоры", разговор третий.

"Великое-же замешательство, которое доныне царило и до конца дней будетъ, вероятно, царить въ религіозномъ сознаніи людей, объясняется темъ, что храмъ Богу, подобно вавилонскому столпу, строится многими рабочими,—чувствами, умозреніемъ, мистическимъ разумомъ,—изъ которыхъ каждый говорит на иномъ наречіи, но свой языкъ хочетъ навязать всемъ остальнымъ."

Воот)

"Только мэоническая природа божества является мне ручательствомъ, что найдена вечная мистическая идея, которая не истлеетъ и не превратится въ мусоръ. И только созерцаніе отрицательной святыни облегчаетъ мне бремя жизни. Когда я выхожу изъ храма Единаго, где я не долженъ былъ ни верить, ни просить, а въ полной уверенности поклонялся истине и любилъ, и возвращаюсь къ действительности, то испытываю нечто странное. Пройденный путь метафизическихъ разсуждений кажется мне ненужнымъ и скучнымъ, и я-бы хотелъ забыть о нихъ, какъ по окончаніи постройки удаляютъ скрывавшие ее леса. Чувственный-же міръ, наоборотъ, является мне въ новомъ, почти божественномъ свете. Предметный міръ имеетъ больше сродства съ божествомъ, нежели умозреніе. Каждый предметъ уже однимъ темъ, что онъ индивидуально ограниченъ и равенъ себе, является какимъ-то подобіемъ абсолютно Единаго."

Вот прекрасно человек выразил мое религиозное чувство!

(Джон Уильям Уотерхаус)

с Н. общаемся на ура!

*

В сущности, мч прав... Он мне вот что заявил: "если ты ради своей мамы побежишь работать куда попало и свалишься опять в депрессию, денег на терапию я тебе больше не дам. потому что зачем кидать деньги в печку?" Собственно, он задает мне именно те рамки, которые сущностно мне и нужны: не бежать куда попало, искать, где будет хотя бы не противно. Но впечатление амбивалентное: это вроде кнут, но это какой надо кнут, в нужном направлении. Это весомый стимул отказываться от работ, которые я не хочу, правда. В любом случае, приятнее ведь думать, что о тебе заботятся, а не абьюзят))

С другой стороны, вообще-то, можно было поддержать и не кнутом (и пораньше, и эмоционально, и вообще...), но он не умеет. Так что придется исходить из того, что есть.

С третьей стороны, он сделал мне предложение, от которого невозможно отказаться, ну глупо то есть: "пока есть возможность", оплачивать мне терапию не один, а аж два раза в неделю. Ну он правда старается мне помочь, и даже так, как именно мне нужно, чтоб мне было комфортно. Это ведь без всяких условий, без "ну и где результат" - "я вижу, что тебе помогает, что тебе от этого хорошо". Так что спасибо большое, ценю.

*

Почему я не люблю Баффи? Например, потому что она - как будто та самая моя субличность, которая мне мешала/мешает жить по многим параметрам, которая делает добро кому угодно но только не себе, которая себя ненавидит, которая старается втиснуть себя в выдуманную хз кем "норму", и вдвойне ненавидит, когда не получается, да и разума, рассудка, расчета в ней с гулькин нос, вечно норовит себе навредить, себя осудить, лишить себя удовольствия, а то и вовсе сдохнуть. Чертова мазохистка и перфекционистка, одним словом - "правильная девочка". А что дофига требует не только от себя, но и от других - очарования ей не добавляет. Чем дальше, тем меньше в ней "хочу" и тем больше "надо" - под конец ничего и не остается, ну я говорила уже. Разумеется, она по-своему героическая, так и мне тоже есть за что памятник ставить, но последствия этого героизма именно - "когда же я наконец уже сдохну?!"

(так мы[1] относимся к тем, кому на нас пофиг)

(а вот так (совсем жесткие варианты просто лень искать, да и находится обычно совсем не то, что ищется) - к тем, кто нас любит. зашибись, а ты прям эксперт в чувствах, и особенно, особенно - в адекватности. героиня? герл пауэр? ролевая модель для девочек? да чур меня, не дай Бог... "ты всегда причиняешь боль тем, кто тебя любит"))

Плюс вот этот архетип "принцессы-девственницы" в отношениях и троп "ради таких мужчины меняются" (неправда, ибо в жизни всё случайно и правил нет, да и меняться не всем и не всегда нужно, да и менялся ради нее только один чокнутый, которого нереально "тащило" - не потому, что она такая замечательная, а потому, что ему так взбрело, штырило и не отпускало, да что ж ты будешь делать).

(сцена на кухне невыразимо прекрасна, повторю в сотый раз)) ну, была бы прекрасна, будь она ролевой игрой, а т.к. всё это "по правде"[2] - сердце разрывается... "что ж ты, идиотка, творишь!.." - сдавленно пробормотала я и заплакала от зависти)))

Черт возьми, мне уже более близкими, ну теперешней мне, кажутся не только Фэйт или Друзилла, но и, страшно сказать, Хармони!)) Хотя, с женскими персонажами там очень печально, как и почти везде.

Теперь, как говорится, спросите меня еще раз, почему мне нравится Спайк)) Но, вот по сюжету: "противоположности притягиваются" - это пошлость, глупость и неправда, но допустим лучшее - любовь просто случается, ок. Но как бы моральная победа Баффи над ним - это, как у Мережковского, Аким сожрал Ерошку, мертвый - живого. Такое себе "добро", толстовское, безличное, безжизненное и бесстрастное.

(вот тут сделали якобы огонек, но куда там до 6 сезона... но я сейчас даже не об этом. я эту гифку обозвала "визажист в отпуске". потому что смотрю тут на Спайка, смотрю, и понимаю - не то, что-то не то... ну конечно, ять! брови, Господи, ему даже брови нормально в 7 сезоне не сделали!! (да что брови, тут всё к чертям не то!!!) где вот эти четкие линии, неестественная чернота (обожаю неестественное, и че), красиво обрисованный шрам, мм... это вот где?

(шикарный тут у него ракурс, но изготовитель гифки напрочь лишен чувства прекрасного - ускорение убивает весь эффект нахрен, и тон золотой тут ни к селу, ни к городу)

нет, серьезно, мне как зрительнице серьезную обиду нанесли еще и наплевательством на внешность персонажа в 7 сезоне. внешность для мужчины не главное, зрительницы схавают?! так вот я не схавала!! ладно вес набрал, это я бы еще кое-как простила, тем более что пропорционально. но лицо - что, загримировать нормально не могли?! скулы выделить, брови нарисовать, ресницы, глазки подкрасить, ну блин!! если в 6 сезоне, видимо, великая любовь мешала красить ногти, что уже капец меня расстраивало (хотя ну как она может этому-то мешать, е-мое, мне почему-то не мешала), то в 7 сезоне великое раскаяние и вовсе велело на внешность забить?! это сарказм, но это ведь вполне укладывается в "добро" и "нормализацию", которые я ругаю выше)) отрицание красоты тут в комплекте идет, всё по заветам старца яснополянского...

"мы любим его не за это"? - так вот нет же, в данном случае не прокатит, я люблю персонажей в том числе за это, без этого - мне уже невкусно.)

*

Рассказала я терапевтке об одной приятной установке, а подцепила я ее в книжке "Нарциссическая семья". "Лавандовый сапфир" называется. Вот есть (допустим) такой камень, редкий, и от этого еще более дорогой. Но даже если кто-то не знает о его ценности, если спутает со стекляшкой, если кому-то он не нравится - это никак не отразится на его ценности. Вот так же и со мной)) Она одобрила. (А условность цен - за пределами метафоры, здесь она лишняя).

(Джон Уильям Уотерхаус)

*

Офигеть я терапию сравнила... "но для меня это не как к доктору сходить, по эмоциональной значимости и заряженности это для меня примерно как к любовнику съездить!"))

Обожаю гулять, слушать свой спаффи-сборничек с ютуба, если во время прогулки с подругами пообщаюсь - вообще кайф. Парки, весна, хорошо...

Л. меня порадовала, конечно. Наши дипломы получили, у нее красный - горжусь! Посмотрела сторис и нельзя сказать, что не скучаю и не хотела бы быть с ними) Что ж, а у меня терапия и два собеседования, каждому свое... (и вот не надо этих пошлых фраз про Бухенвальд или где там это было написано (? я не чекала), даже если бы и было - фраза всё равно хорошая и правильная, одна из немногих бесспорных. что люди хотят сказать, когда привязывают ее к концлагерю, я хз. что все мы разные, разного хотим, разное можем - это факт, но не повод создавать лагеря смерти, знаете ли).

*

Теперь вот пытаюсь не свалиться в экзистенциальный ужас: зашла на страницу к терапевтке[3], увидела там мероприятия интересные, и началось - а че я сама не могла этого найти, да и как это можно было найти, а если я приду туда-то и она там тоже будет - это как, знаю, что не очень, знаю, а вот я когда-то хотела быть экскурсоводом, а сейчас мечтаю, чтоб меня в магазин работать взяли (книжный, но на худой конец может быть и не книжный), а че, а че...

Ясен пень, я должна как-то минимально хотеть работу, чтобы вообще на собеседования ходить, вот мой мозг и приукрашивает, и это, черт возьми, хорошо, потому что нет никакой объективной реальности, есть только наши субъективные оценки, так что пусть мозг не углубляется в это "как оно есть на самом деле", не надо, "на самом деле" почему-то всегда = боль и тлен, а это нифига не ресурсное состояние, а мне нужно ресурсное, а для ресурсного мне должно нравиться то, что я делаю и к чему стремлюсь. И по факту мне нужны сейчас деньги и не отвратительная работа, если она мне будет нравиться - ну вообще супер.

С чем работаешь, в том и совершенствуешься даже поневоле, поэтому логично выбрать ту, которая мне интересна и близка хоть сколько-нибудь. Ну и прошлый опыт работы, конечно... в том-то и дело, что совсем его перечеркнуть я не могу, в совсем незнакомую сферу меня не возьмут, а кардинально переучиваться я пока не готова, как-то и приходится искать стык того, что я умею, с тем, что мне интересно. Иначе я нифига себе не найду... Пусть меня возьмут в книжный, это должно быть мне интересно, по идее... Тревога накрывает, ага.

Ну хоть мч оттаял, всё как-то спокойнее.

Черт, как же я недалеко от пропасти, вообще недалеко.

(Джон Уильям Уотерхаус)

Л. написала, отвлекла от пропасти, спасибо! Вот прекрасный пример отношений, где мне правда не жалко и не сложно отдавать и вкладываться.

*

Вообще даже понимать отказываюсь, как люди соглашаются брать на себя ответственность за кого-то еще. Я за себя ее несу еле-еле с переменным успехом. "Задолбался, но смог (еще чаще - смогла)" никогда не будет для меня примером, нет, только эгоизм, забота о себе, пляска вокруг своих чувств и потребностей и посильное привлечение к этой пляске других. Отдавать я тоже могу, и, как уже знают некоторые девочки и мальчики, очень-очень много, но тащить на себе - нет, ни за что и никогда. Себя еле тащу, сорри. Если бы все умели в такой бесхитростный расчет - мы бы в другом мире жили, ну или бы вымерли, и это не самое худшее, между прочим.

И знаете что еще? Мне честно хочется сказать всем героическим мамашам, причем героическим без тени сарказма: лучше бы вы жили в свое удовольствие, на свет никто не просится, в конце концов. А многие потом скорее жалеют, что родились, и что уж там, если без вранья - что родили.

*

там работать не хочу

скандал с мч (не из-за работы, а даже стыдно сказать, из-за чего)[4]

нифига себе откат

надоела социальная роль дочери, роль, которую не выбирают. если моя жизнь не наладится, то я бы предпочла не рождаться, но меня не спросили(( мне не за что благодарить.

Л. меня даже утешала, вау)) Реально это прогресс, раньше такого не было. Очередная моя победа, не иначе.

говорю Н.: знаешь, я бы наверняка предпочла бы не рождаться и частенько думаю о суициде, но сейчас настроение норм, не беспокойся))

*

Система может быть сколь угодно ужасной, но она в основе своей не глупа, раз жизнеспособна и воспроизводится. Ведь не зря же нас со школы (а многих и с детсада) приучают быть глупыми и покорными. Если даже случайно вырастет человек умный и свободный, ну как я - ничего страшного, жить ему всё равно не дадут)) Система выращивает таких, какие ей нужны, в этом смысле она офигеть логична. Сотая причина плевать на это ваше рацио, рационально - не значит хорошо.

(Джон Уильям Уотерхаус)

Впрочем, если есть для кого-то места, где им ок или хотя бы пофиг - должны быть такие, и для меня, надо... не "просто", нет, но искать...

*

"Ум - знать, что помидор - это фрукт, мудрость - не класть его во фруктовый салат". Ну тут очень двояко. Хм, мудрость перечеркивает ум и в сущности делает его ненужным, раз есть привычка или обычай, поняятно... Но. Если хреначить этот помидор тупо потому, что он формально фрукт - это глупо потому, что скорее всего будет невкусно. Но если подобрать такое сочетание, что с помидором будет самое оно? Знаете, какие помидоры бывают сладкие? А для контраста? А как же эксперименты? А как же разные вкусы людей? И тогда уже по большому счету пофиг, фрукт помидор, овощ или даже ягода.

*

так-то человек в норме существо деятельное, а лени нет, есть только отсутствие мотивации. так что пока можно не работать где попало - и не нужно. свой лимит на усвоение непойми чего я исчерпала...

сохранять и наращивать психологический ресурс любой ценой, кроме разве что самой базовой материальной.

Мережковский, "Л. Толстой и Достоевский"

„Нет, всегда вели избранные! И тотчасъ после этихъ мужей середина, действительно, это правда, формулировала на идеяхъ высшихъ людей свой серединенький кодексъ. Но приходилъ опять великий или оригинальный человекъ и всегда потрясалъ кодексъ. Да вы, кажется, принимаете государство за нечто абсолютное. Поверьте, что мы не только абсолютнаго, но более или менее даже законченнаго государства еще не видали. Все эмбрионы".

Кто это говоритъ? Не анархистъ-ли Раскольниковъ? Въ томъ-то и дело, что не Раскольниковъ, а сам Достоевский. И когда-же? Въ предсмертномъ дневнике своемъ, въ то самое время, когда онъ достигъ, по уверению Страхова, высшаго христианскаго просветленія,— „выраженіемъ лица и речи походилъ на кроткаго и яснаго отшельника",— можетъ быть, на святого старца Зосиму."

„Кто изъ насъ, — воскликнулъ однажды (въ 1865 году, въ „Объявленіи о подписке на журналъ Эпоха) Достоевский со смятеніемъ, близкимъ къ ужасу,— кто изъ насъ по совести знаетъ теперь, что зло и что добро''?

И вотъ опять „бывали такія минуты", когда ему казалось, что онъ это узналъ, узналъ окончательно, отделилъ добро отъ зла непереступно. „Подставить ланиту, любить (другихъ) больше (чемъ) себя—не потому, что полезно, а потому, что нравится, до жгучаго чувства, до страсти. „Христосъ ошибался"!—доказано. Это жгучее чувство говорит: лучше я останусь съ ошибкой, со Христомъ, чемъ съ вами",— пишетъ онъ все въ томъ-же предсмертномъ дневнике-исповеди и заключаетъ: „нравственно только то, что совпадаетъ съ нашимъ чувствомъ красоты и съ идеаломъ, въ которомъ мы ее воплощаемъ".

В том и загвоздка, в этом самом "нравится"! Если человеку нравится - я всё пойму! Ну а если не нравится? Тогда что делать?

Святость и преступление Достоевского - уже спорны, неоднозначны. Он почти понимает, что есть ложная святость и ложное преступление. И не виноваты ли, действительно, Соня с Порфирием перед Родионом? А что, если оба полюса - ложны? Достоевский гениален в своих сомнениях, а не в утверждениях. Кто по совести знает, что есть добро и что есть зло?

(Густав Климт, а вот это вполне себе и Юдифь, да)

*

«Пусть каждый будет верен себе, и тем все будете верны Ему, каждый в особой доле своей» - Эрлих о сборнике "Северные цветы". Одна из лучших критических статей.

"И всѣ ишутъ Бога и къ Богу идутъ. Эти — строятъ домъ и черезъ единеніе хотятъ къ Богу притти. Те ищутъ одинокости, чтобы въ одинокости сказался имъ Богъ. Иные возстать хотятъ, чтобы, хоть врагомъ Бога, да найти Его. Но не черезъ единеніе къ Богу, черезъ Бога къ единенію придете вы, — и возстать на Бога не можете, не служа Ему, и возставая — служите Ему. Пусть каждый будетъ веренъ себе, и тѣмъ будете всѣ вѣрны Ему, каждый въ особой долѣ своей.

Свѣтъ во тьмѣ свѣтитъ, и тьма не обниметъ его. Когда придемъ всѣ къ свѣту, солнце разомъ всѣхъ озаритъ, и всякій найдетъ свѣтъ свой и тепло свое въ побѣдныхъ лучахъ его. И близко время, но пока—идите дорогой своей, дорогой одинокости и единенія, пребывайте подъ кровлей своей или собирайтесь подъ кровлей иной, иль бѣгите всякой кровли,— лишь идите къ вашему свѣту, и будетъ онъ—общій свѣтъ. Только не кляните чуждыхъ братьевъ своихъ: и въ нихъ есть жажда святого духа, особенная жажда своя."

Вот мой символ веры, если хотите!

(Уолтер Крейн, "Времена года")

*

Мережковский, "Л. Толстой и Достоевский"

Раскольников не думал, что человек до такой степени свободен - оригинально. А ведь так и есть. Можно убивать людей тысячами и не чувствовать за это вины, можно жить без совести - история как раз этому и учит. И есть много страданий, в которых нет ни смысла, ни вины, ни даже выгоды для других.

Насчет двух бездн, двух религиозных стихий человеческого духа он верно нащупал...

"На опыте желаетъ онъ узнать, „испробовать" последнюю сущность того, что люди называютъ „зломъ" и „добромъ", желаетъ узнать последніе пределы человеческой свободы. И онъ узналъ ихъ. Но выводы опыта превзошли его ожидания: онъ думалъ, что человекъ свободенъ; но онъ все-таки не думалъ, что человекъ до такон степени свободен. Этой-то безпредельности свободы и не вынесъ онъ: она раздавила его больше, чемъ вся тяжесть карающаго закона."

"Ему легко и свободно. Ему слишкомъ легко, слишкомъ свободно. Страшная свобода. Созданъ-ли человекъ для уж такой свободы? Можетъ-ли онъ ее вынести, безъ крыльевъ, безъ религии? Раскольниковъ не вынесъ."

"...заключаетъ Достоевский, — признавал он свое преступление: толъко в том, что не вынес его и сделал явку с повинною''. „Преступленіе" для Раскольникова есть „покаяніе", подчиненіе закону совести. Этимъ собственно и кончается или, вернее, обрывается трагедія, ибо настоящаго конца и разрешенія вовсе нетъ: все, что следуетъ далее, до такой степени искусственно и неискусно приставлено, прилеплено, что само собой отпадаетъ, какъ маска съ живого лица. Ну, конечно, онъ снова „покаялся", конечно, снова „вдругъ что-то какъ-бы подхватило его и какъ-бы бросило къ ногамъ Сони"; снова плачетъ онъ, обнимаетъ ея колени—и „воскресаетъ".[1]

"Тотъ прежний, настоящий и будущий, проклинающий людей и Бога — все-таки ближе къ живымъ людямъ, къ живому Богу, чемъ этотъ успокоенный, какъ будто даже слишкомъ успокоенный, „покойный" рабъ Божий Родионъ."[2]

"Воскресъ, воскресъ, обновился" - упорно и какъ-то уныло повторяетъ Достоевский, точно и самъ себе не особенно веритъ. „Вместо діалектики замечаетъ онъ — наступила жизнь". Но опять—„такъ-ли, такъ-ли все это?" Не наоборотъ-ли? Не наступила-ли вместо жизни діалектика, нехлюдовская, левинская, толстовская, отвлеченно-христианская, буддийская діалектика? Какъ мало свободы и радости въ этомъ воскресении. Ведь ему, пожалуй, и делать-то ничего не оставалось, какъ умирать подъ палкою или воскресать изъ подъ палки.[3]

Не лучше-ли, не чище-ли было-бы откровенно умереть, чемъ такъ сомнительно воскресать? „Вокресъ" — шепчутъ уста, а въ безкровномъ лице, въ потухшихъ глазахъ все тотъ-же вопросъ: „И зачемъ, зачемъ жить, когда самъ знаю, что все будетъ именно такъ, какъ по книге", — какъ по нравоучительной прописи отолстевшаго Порфирія, какъ по одной изъ последнихъ книгъ тоже слишкомъ успокоеннаго, покойнаго Л. Толстого.—Нетъ, кого другого, а насъ этими ,,воскресениями" теперь уже не обманешь и не заманишь — слишкомъ мы имъ знаемъ цену; „мертвечинкой отъ нихъ припахиваетъ"; Богъ съ ними,— мы ихъ и врагу не пожелаемъ."

„Погибли даромъ могучія силы,— заключаетъ Достоевский.—А кто виноватъ?"—То-то, кто виноватъ? Не виноватъ-ли между прочимъ и Порфирий, паукъ, отолстевший на проповеди „христианской" идеи страданія? Не виновата-ли и вечная жертва паука, „тихая Соня", которая „все отдаетъ", „не плачетъ, не стонетъ" и осуществляетъ эту идею страданія до преступнаго мученичества."

(Александр Кабанель, "Дочь Иеффая")

В связи с этим вспоминается проблематика "Баффи": и вот эта идея "пострадать за преступление", которая никогда мне не нравилась (и ведь как интересно: в праведном порыве "пострадать" Баффи буквально переступает через того, кто ее любит), и яркое, красивое, полное жизненных сил "зло" по сравнению с бледным, тихим, погасшим "добром", и вот это моё неоднократное - "душа" как будто отупляет"... Ёшкин кот, 100 лет прошло, проблемы - ровно те же.

*

"Очевидно, въ нашей христианской цивилизаціи съ „краеугольными камнями—пещерой (уединеніемъ) и гробомъ"—есть какая-то внутренняя ошибка. И очень справедливо замѣчаетъ Розановъ въ одномъ изъ своихъ мѣтко-вспыхивающихъ афоризмовъ, которые иногда выясняютъ дѣло лучше обширныхъ статей: „церковныя пѣснопѣнія, всѣ безъ исключенія, суть какъ-бы гласы ликовъ изъ ракъ мощей, или какъ-бы это поютъ лики изъ кіотовъ церковныхъ; просто—это поетъ не живой человѣкъ!"...

Д. Шестаковъ.

(я вам больше скажу - иные условно мертвые поют получше этих ваших условно живых))

*

"Земная святость" - важное понятие.

Дух и плоть Толстого - крайности, отрицание, вечное "нет", невозможность соединения из-за отрицания личности. Ницше и Толстой, в сущности, не понимали христианства. Люди не потеряли веру - просто они поняли свое неверие. Поверхностная вера исчезла со страхом и невежеством, а глубинная не всем дана. Минский прав - только сейчас вера может быть бескорыстной. И к прежней пути нет. У него много верных мыслей, много симпатичного и в отношении к жизни.

*

Мережковский, "Л. Толстой и Достоевский"

Новое рабство страшнее старого? Нет. Только при новом личность смогла возмутиться, осознать, что она вообще есть - раньше она дремала. Ее просто не было, вот и не "болело".

Как же Байрон и Лермонтов могли поверить в величие Наполеона? Да так - они люди своего времени и не лишены его предрассудков. Удивительно было бы, если бы не поверили. Мережковский видит в Наполеоне то, чего в нем нет. Он обольщен монархической идеей.

*

Минский прав в том, что путь добра не один. Но их и не два, их много. Да, необходимо объединить обе правды - условно "толстовскую" и условно "ницшеанскую". И насчет новизны прав.

"Бросьте раз навсегда заботу о новизне или устарелости отыскиваемой истины. Вполне новыя мысли высказываются только обитателями желтых домов. Кто-же действительно ищет истину, тот рад узнавать, что его предупредили другие, чем чаще предупреждали, тем лучше, ибо в этом совпадании—залогъ соизмеримости его истины с человеческим сознаніем.[4]

Что-же касается истины мэонической, то вы видите, что она заключается не в измышлении новых, противных природ чувств, а в приведеніи в гармонію тех, которыя нам врождены. Познать и воплотить свое познание, привести двойственность нравственнаго идеала к единому источнику, то есть к Единому, к Богу и объединить оба идеала в своей деятельности, вот наша цель."

*

Рцы абсолютно верно разносит спиритуализм. "Две скорби". Постройте разумное человеческое жилище - и к вам заглянет солнце. Как он прав...

О том, что идеал не может быть нормой:

"Теперь вообразите недоразуменіе, въ силу коего получаетъ распространеніе убежденіе, что все солдаты должны быть не менъше какъ Ганнибалъ, Суворовъ еt сеtеrа. Получится такая чудовищная путаница понятий, что въ конце концовъ какой - нибудь скромный капитанъ наверное возомнитъ себя Юлиемъ Цезаремъ. Да по какому праву? С чего вы это взяли? Где доказательства? Где ваши победы? Где знаменія, силы, чудеса? Глухіе слышатъ? Слепые прозреваютъ? Немые благовествуютъ? Мертвые воскресаютъ? Ничего подобнаго! Затерянъ, извращенъ въ своемъ смысле путь Маріи, и забытъ, униженъ, презренъ путь Марфы... Аскетизмъ безъ плода, и бракъ, семья—вне религіознаго освященія существеннаго и жизненнаго въ ней..."

"Именно этотъ преувеличенный спиритуализмъ отвергаетъ таинства, чудеса, гнушается материи, стыдится плотскаго, лукавитъ и двоедушничаетъ въ проблемахъ пола и брака, и въ итоге — что? ВѢра безвѢрная, вера безсильная, сухое книжное резонерство, куцая, мещанская мораль! Где знаменія, где силы, где чудеса? А вне этой почвы не мнимой, но реальной, осязаемой благодати, не мнимой, но реальной для всякаго очевидной свободы Христовой—смеемъ-ли мы даже заикаться о христианстве?"

"Сила пара, электричество, чудеса техники, все нелишенное блеска развитіе нашей цивилизации Спаситель какъ-бы провиделъ тогда „въ мгновении времени"... Онъ не осуждаетъ ея, не кладетъ на нее запрета; Онъ равнодушенъ къ ней, она для Него посторонняя, она вне орбиты Его подвига... Работайте, ищите, достигайте, какъ-бы говоритъ Онъ, и вы все-таки будете несчастны, и все-таки все чудеса техники, все завоеванія науки, все победы цивилизации не устранятъ коренныхъ золъ бытия человеческаго: болезни, смерти, нужды матеріальной и алканія духовнаго... Навеки вы все таки обречены оставаться рабами слепыхъ стихий, несовершенныхъ законовъ, социальныхъ неустройствъ, собственныхъ страстей...

(Рене Магритт, "Условия человеческого существование" - это-то и ужасно, что всё по линейке, что есть какие-то там неспоримые законы природы - несвобода, одним словом)

Я открываю лотенцию иного бытія; это — абсолютная свобода.

Что-же это такое? Какъ можемъ мы представить себе абсолютную свободу въ условіяхъ земного существованія? Если-бы кто сказалъ: „Не нужно кораблей, потому что можно ходить пешкомъ по воде; не нужно медицинских факультетовъ, потому что можно испивать смертное и не умирать, наступать на скорпіона и не быть пораженнымъ имъ, не нужно министерства финансовъ, ни податей, ни дидрахмъ, потому что „истинно говорю вамъ: есть некоторые изъ стоящихъ здесь, которые не вкусятъ смерти, какъ уже увидятъ Царствіе Божіе, пришедшее в снле"'. Если-бы кто сталъ проповедывать упраздненіе законовъ злой и безсмысленной необходимости уже здесь, на земле, то конечно такого чудака, при встрече, стали-бы съ опаскою обходить... А между темъ, какъ понять слова, что Царствие Божіе пришло уже въ силе? Какъ потенция, разумеется? Однако-же, какъ потенція реализуемая?.. Позволительно было-бы тогда предположить, что нетъ ничего абсолютнаго и незыблемаго въ нашихъ ходячихъ представленіяхъ... То, что мы считаемъ сверхъестественнымъ, чудеснымъ, это есть самое обычное, нормальное, и потенция всего этого уже открыта, дана,—бери и получай!

Совершенно естественно и нормально вечно жить или, умерши, воскреснуть.

Нормально никогда не болеть или, заболевъ, тотчасъ получить исцеление. Нормально не знать нужды или, узнавъ ее, тотчасъ насытиться умножающимъ благословениемъ пяти хлебовъ..."

Вот и я думаю, что так-то нормально, это и есть нормальное) Поэтому мне многое из повседневного и необходимого скучно...[5]

(Эдвард Роберт Хьюз)

С другой стороны, раз ни один христианин подобной силы не демонстрировал (все эти исцеления с чудесами - как хотите, мелко, если бы кто-то реально не умирал вовсе, например...), а даже напротив, большинство их ударилось в истязания и самоистязания - то весьма логично не просто одобрять посильный человеческий материальный прогресс, но и видеть в нем Промысел и нечто более богоугодное, чем эти ваши "карасики" (к "Братьям Карамазовым" отсылка, если че), вот прям глубинно богоугодное, которое про "накорми ближнего, вылечи больного, не пытай людей".

"...преувеличенный спиритуализм и односторонний аскетизм лишаютъ действительности и силы пришедшее 1901 годъ тому назадъ и пребывающее доселе на сей грешной земле Царствіе Божіе, если путь въ великой христіанской потенции безнадежно закрытъ эксцессами спиритуализма и кособокостью аскетизма—то ясно, кажется, что нужно начатъ съ исправленія кособокаго и сокращенія преувеличеннаго...

Смешно жаловаться на солнце за то, что оно не хочетъ заглянуть въ нору крота! Нужно построить разумное человеческое жилище[6], и тогда солнце подаритъ насъ своею ласкою, своимъ светомъ, своимъ тепломъ, своею радостью... И конечно приличествуетъ нам примениться къ неизменному положению солнца на зените, а не ему капризно применяться къ нашей глупости или нашей лени... Мне кажется, это ясно!"

"В это время Нюша была помолвлена с Владимиром Красовским. Но она была слишком молода, брак ее пугал. "Он смотрит на меня как на свою собственность", - сказала она и отказала Красовскому. Думаю, что это был единственный случай, когда она кому-то причинила боль, и она мучилась этим всю жизнь. Уже перед смертью, в бреду, она звала своего бывшего жениха, чтобы просить у него прощения."

За что??? Навязанное чувство вины за малейшее беспокойство о своих интересах - один из столпов жгс. Нельзя, нельзя сопротивляться, когда тебя кушают, неприлично и эгоистично. Твоя боль - ничто.

*

"Что у меня общего с этими людьми, родными по крови? И этот поток кровного родства, к которому ведь и я принадлежу, - в каком отношении находится он к моему собственному существу?"

Действительно.

*

"Этой зимой я начала учиться у художника профессора Архипова. Хороший колорист - но как он меня обучал? Занавеси в его строгой мастерской задергивались, и я должна была при свете ламп рисовать углем с гипсовых слепков. И я проделывала это ежедневно в течение двух лет! Только во время каникул я могла писать по-своему."

Интересно, а студентов он также обучал?!

*

"Остальные учителя были так равнодушны и скучны, что у них вряд ли можно было чему-нибудь научиться. Среди товарок по классу я не нашла себе подруги, хотя очень этого хотела. Умные презирали меня за мои выходки, потому что, стремясь оживить скучные уроки, я выдумывала всякие дурачества, которыми другая часть класса, напротив, очень восторгалась. Так я все глубже погружалась в свои грезы. Я ненавидела эту гимназию, которая крала у меня мое время."

А сколько времени украли у меня школа, работа, институт, эх…

*

"Я открыла книгу, уже несколько дней лежавшую на моем столе непрочитанной, - знаменитый "Дневник" художницы Марии Башкирцевой. Эта молодая девушка из русской дворянской семьи жила в Париже и писала по-французски. Она начала дневник 15-ти лет и вела его до самой смерти в возрасте 24-х лет. Эта душа, до краев полная восхищения перед самой собой, была собственно чистейшим порождением эгоизма и себялюбия.

Да что в этом плохого?

Но этот эгоцентризм, который у всякого другого производил бы отталкивающее впечатление, у нее завораживал интенсивностью и искренностью переживаний ею своего Я и прелестью литературного стиля. В этой душе, так рано сжегшей свое тело, угадывается Люцифер - владыка желаний."

Терпеть не могу, когда пинают Башкирцеву. Да и не треснет ли ничего у Люцифера - все желания ему отдавать? Что тогда от человека останется?

*

"Как-то раз я сказала художнику, обучавшему нас чисто натуралистической живописи: "Какой смысл повторять то, что уже существует? Должно появиться совсем новое искусство, открывающее никогда не существовавший мир, его-то я и хочу искать".

(Маргарита Сабашникова, "Архангел Рафаил")

Он ответил, что с моей стороны это просто заносчивость - хотеть чего-то иного помимо того, чего уже достигли наилучшие."

Символизм!!! Она чувствовала!! Но прославились на этом поприще опять мужчины, как всегда…

"Репин был очень немногословен, но он несколько раз хвалил мои эскизы с натуры. Но когда мы занимались свободной композицией на заданную тему, я получала самые низкие отметки. Эти работы не обсуждались, и я не понимала - что именно ему не нравится в моих далеких от натурализма эскизах. Как-то раз я написала группу крестьян по фотографии и получила высокую отметку. Это заставило меня задуматься."

Знакомо - учителя гнут свою линию((

"Я действительно перестала понимать, зачем я занимаюсь живописью, что может моя живопись дать миру. ... И внезапно мои занятия показались мне совершенно бессмысленными, а я сама - просто тунеядцем. Чем я могла оправдать перед народом привилегию заниматься свободным искусством?

Не хватило уверенности художников-мужчин, эх…

В подавленном состоянии я поехала домой на Рождественские каникулы. Никто не мог помочь мне в моей беде. И тогда я подумала о Толстом."

Их встреча - прям одно из любимых мест в ее мемуарах, такой фейспалм))

"Но я хочу, чтобы мое искусство служило народу. Это и есть мой вопрос: как могу я своей живописью служить человечеству?" Толстой ответил: "Я теперь большей частью не даю никаких советов, потому что меня неверно понимают. Но я верю, что Вы действительно серьезно спрашиваете, и я - Вам отвечу. Вы должны отказаться от своего образа жизни, образа жизни девушки из состоятельной семьи. Искусство - плод любви, оно родится из любви, как человек родится из любви (???), вносит в жизнь нечто новое и преобразует ее. Вы должны отказаться от своих денег, жить с народом и работать, как любая крестьянка. Если же Вы будете жить во лжи, в которой живут все богатые .люди, сможете ли Вы понимать, что нужно народу? Вы как будто сидите наверху башни и на ниточках спускаете оттуда вещички, которые внизу совсем не нужны. Это несправедливо - жить иначе, чем живет большинство человечества.

А сам-то)))

Ничего хорошего из этого не может выйти. А картины писать, между прочим, Вы можете для отдыха, как играют в шахматы".

А у большинства человечества есть досуг?! Особенно у женщин?! Он реально местами чушь порол.

Я спросила: "Но если хочешь действовать через искусство, то ведь надо в нем совершенствоваться. Разве истинное искусство не действует на простое человеческое чувство? Сегодня в Третьяковской галерее я видела двух крестьян перед картиной Врубеля "Хождение Христа по водам". И я слышала их разговор". Только я хотела передать прекрасные слова этих крестьян, как Толстой сердито прервал меня: "Вот это и возмутительно, что наши образованные художники преподносят народу такой вздор. Они изображают Бога в образе старика, малюют всевозможные чудеса и суеверия, которые портят Евангелие, как ложка дегтя бочку меда. Вы читали мое Евангелие, Евангелие в моем понимании, очищенное от всей этой мистической чепухи?" - Пришлось признаться, что я с ним не знакома. - "Так прочтите", - сказал Толстой. Я не верила своим ушам. Как надо понимать Евангельские чудеса - я не знала! Однако я чувствовала, что именно в мистическом и чудесном содержании Евангелия - существо христианства, а не в моральном учении. Как можно просто вычеркнуть все это? Хотя в то время я не могла бы выразить все это в мыслительных понятиях, но для меня было чем-то само собой разумеющимся; что всякое земное преходящее явление имеет свой вечный духовный прообраз, и поэтому "старик с бородой" - как символ творческого производящего начала, начала Отца, действующего в нем, - может служить образом правдивым и действенным.

Я смотрела в глаза Толстого, сверкавшие сквозь густые брови, как глаза Пана сквозь лесную чащу, мудрые, как сама природа. Я чувствовала величие его личности, силу истины, которая в нем жила. Но слова, которые я в этот момент от него слышала, казались мне наивными, даже глупыми. Это противоречие для восемнадцатилетней девушки было непостижимо и невыносимо. Душа у меня разорвалась надвое. В этот момент графиня вошла в комнату. "Конечно, - сказала она, - Лев Николаевич советует Вам бросить искусство. Не слушайте его, он также и против музыки, но я не позволяю отнять у меня музыку. Если я не поиграю на рояле, мне в тот день чего-то не хватает".

Толстой встал и попрощался. Графиня, провожая меня по лестнице, спросила: "Как Вы нашли его? Он так слабеет. Я очень о нем беспокоюсь. Я стараюсь питать его получше и велела все кушанья варить ему на курином бульоне. Но он не должен об этом знать. Он думает, что он вегетарианец".

АААААА!!!!!)))

Я пришла домой совершенно разбитая. Душевное потрясение выразилось в сильных физических болях во всем теле, так что пришлось лечь в постель."

*

"Растревожившие душу вопросы уже не отпускали меня. Проблемы искусства и социального устройства вели меня дальше к более глубоким вопросам о смысле жизни вообще. ... И хорошо, что мне пришлось самостоятельно разбираться в этих проблемах. Я была рада позднее найти у Соловьева подтверждения моим собственным мыслям. "

*

"Живя в Петербурге, я несколько отошла от нашего семейного уклада. Если я прежде видела в своей матери идеал и безусловно ею восхищалась, то теперь я на все смотрела критически

Лето мы все вместе провели в Финляндии, в Ловизе. Там мне пришлось жить с ней в одной комнате и эта натянутость обострилась. Она требовала от меня чувств, которых у меня не было. Да и из какого источника могла я тогда почерпнуть любовь, когда я отчаивалась в самом смысле жизни! Она осыпала меня упреками и устраивала сцены. Бедная мама! Страстностью и деспотизмом своей любви она постепенно достигла только того, что испортила нам, даже моим кротким кузинам, наш домашний уют..."

*

Среди всевозможных машин и, зрелищ все время преследовали меня вопросы о смысле всей этой культуры и о смысле жизни вообще. Или существует реальный духовный мир, который я могу познавать также ясно, как математические истины, или же все в мире бессмысленно и такие слова, как "добро" и "зло", "красота и безобразие" - только условные фразы."

Ну есть и третий вариант, где духовный мир – все же не математика. Тем он и отличается от материального. И таки да - добро, зло, красота, безобразие - во многом именно условны, конвенциональны, посюсторонни.

Но именно это и привлекло ее в антропософии - декларация "математического" познания духовного мира. Что меня, напротив, отталкивает. Вот именно систематичность этого учения и напрягает. Но главное, что ей это подошло.

Но снова всплывал вопрос: "Откуда же у меня понятие о человеческом достоинстве, откуда я его взяла? Если человек - только частица механической природы, то почему жаждет он того, чего в природе нет? Откуда у него эти вопросы?" Как-то я спросила отца: "Для чего мы живем?" - "Для других, - ответил он, - потому что мы их любим". Этот ответ не удовлетворил меня. Значит, подумала я, и он только из жалости к нам не уходит из жизни."

*

"Теперь я уже не старалась рассудком обосновать жизнь, но в самом переживании искала коснуться ее истоков. Я доверилась чувству. Искусство доказало мне, что чувство вовсе не должно быть только субъективным."

Именно.

"Благодаря углублению в чистый мир красок и звуков я стала восприимчивой к впечатлениям иной реальности."

(Маргарита Сабашникова, автопортрет)

"Судьба послала мне тогда "Мысли" Паскаля. Паскаль и Соловьев - две колонны ворот, открывавших мне путь к новому пониманию христианства. Я была глубоко счастлива; мысль больше не противоречила вере."

Где же теперь ее работы... что приятно в ее книге - она нигде не пишет о себе как о женщине, только как о человеке. Нет этого "могу, потому что женщина или не могу, потому что женщина". Есть некоторые фейспалмы, но в общем и целом ей повезло, ее эта зараза не коснулась. Правда, чувствуется, что она не совсем все же откровенна, редактуры было дохрена. То ли в ней какая-то эмоциональная холодность, то ли она не пишет откровенно о своих чувствах. Множество табу, конечно, чувствуется.

*

"Соловьев Ее не называет; Александр Блок же называл ее "Прекрасной Дамой" и позднее искал ее в эротически земном. И черты Ее исказились. Поэтому в его страстных стихах, всегда неимоверно богатых ритмом и музыкой, овеянных снежными вихрями и дышащих неизмеримостью русских просторов, звучат отчаяние, одиночество, даже цинизм."

А это отражение его отношения к эротике. Не потянул.

В Сабашниковой для меня родное то, что в искусстве и культуре она видит нечто божественное.

"Через Соловьева мне открылся сознательный путь к христианству. Но в его аскетических идеалах я не видела средства преображения современной культуры."

*

"В то время в Париже она (Минцлова) явилась мне как некая фея, могущая ответить на вопросы, которые меня мучили. С полным доверием я отдавалась ее руководству. Ее расположение ко мне было моим счастьем, рядом с ней все, что во мне только тлело, как будто вспыхивало ярким пламенем."

Повезло...

"В это блаженное время я получила письмо от матери из Цюриха. Алеша должен был там готовиться к экзамену по техническим наукам, и она хотела, чтобы я его "опекала"!

АААААА!!!

*

"А во втором (Макс Волошин писал): в Китае есть закон, что человек, спасший другому жизнь, принимает на себя ответственность за его судьбу; также и я не имею теперь права его оставить, но должна делить его судьбу. Этими строчками я была тронута и в то же время испугана. Значит, наша дружба - нечто большее, чем мне казалось. Я приняла это просто, как свой долг, не отдавая себе отчета - достаточно ли того, что я могу ему дать, для соединения нас на всю жизнь?"

Во-первых, это манипуляция и шантаж. Во-вторых, что с ней? Она асексуальна? Не распознает эмоции? Наивна? Очень интересно.

Тем не менее, Волошин хорошо к ней относился, был весьма удобным мужем для нее.



Даже согласился на брак без секса (похоже, она таки асексуальна). Она же, в сущности, вышла замуж, чтобы обрести свободу от семьи - так поступали тогда многие вольнолюбивые и талантливые девушки, в том числе Софья Ковалевская и Вера Фигнер.

*

"Мир был такой загадочный и чужой! Я не находила своего пути, и, хотя для себя лично уже приняла реальную духовность мира, все-таки в основе оставалась неудовлетворенность. Брат в то время находился в состоянии глухого отчаяния ... жизнь для него не имела цели."

У меня было подобное, учитывая условия моей жизни, это странно. И сейчас есть, но в вялотекущей форме. Все же сейчас важнее самосохранение…

"Мережковский со своей женой поэтессой Зинаидой Гиппиус и с их другом Философовым тоже были в то время в Париже. Когда мы с Максом рассказали им о присутствии Рудольфа Штейнера, они пожелали познакомиться с ним. ... Об этом вечере, который мог бы стать для нас праздником, я вспоминаю с ужасом, так как Мережковский явился с целым грузом предубеждений против Рудольфа Штейнера. Зинаида Гиппиус, восседая на диване, надменно лорнировала Рудольфа Штейнера как некий курьезный предмет. Сам Мережковский, очень возбужденный, устроил Рудольфу Штейнеру нечто вроде инквизиторского допроса. "Мы бедны, наги и жаждем, - восклицал он, - мы томимся по истине". Но при этом было ясно, что они вовсе не чувствуют себя такими бедняками, но, напротив, убеждены, что владеют истиной. "Скажите нам последнюю тайну", - кричал Мережковский, на что Рудольф Штейнер ответил: "Если Вы сначала скажете мне предпоследнюю". - "Можно ли спастись вне церкви?" - слышала я крик Мережковского.

Они такие лапочки)))

Пророки...





Мережковского, кстати, Репин набросал, очень... вдохновенно! На фотографиях он не такой яркий. А Гиппиус на фото всегда очень разная.

В ответ Рудольф Штейнер указал на одного известного средневекового мистика, осужденного церковью, как на пример человека, вне церкви нашедшего путь ко Христу...

Рудольф Штейнер никогда не уставал отвечать на вопросы. Поэт Минский подошел к нам и, указывая на голову египетской царевны Таиах, спросил: "Что означает улыбка сфинкса?", на что Штейнер ответил: "Сфинкс смотрит в далекое будущее, когда трагедия будет побеждена".

Оо, хорошая заявочка)) Серьезно.

Жертва Авраама: тогда – да, сейчас - нет.

***

«Даная» Рембрандта: она излучает истинный свет, а не освещена извне, но она – в ожидании, что вот-вот случится, и тогда света будет еще больше. Яркий образ соотношения человека и благодати. У нас есть-таки свое, свой свет, иначе взаимодействие с нами возможно только как с куклами.

***

Победоносцев и иже с ним – главные виновники революции. И вообще, бедные депутаты ГД: им с самого порога прям так и заявили, что плевать на них хотели. И ведь плевали! Три Думы незаконно разогнали! Чего хотели после этого?!

***

Боже мой, ну и время было… агонизирующие отношения, суицидальные настроения, беготня по институту и насчет дипломов (один за деньги писала), библиотеки – танталова мука: каких книг хочется, тех нельзя, не до них, с горестным вздохом прохожу мимо философии, литературы и живописи и иду ксерить чертовы юридические статьи, мне тогда казалось, как здорово было бы писать диплом по Бердяеву, но увы – я и этого не могу… что удивительно, на юрфаке к языку диплома придирались меньше, может, просто не читали, ну так и хорошо… впрочем, я бы и во втором вузе не пропала – ну поворчали бы и в крайнем случае поставили тройку, но почему мне так сложно на это согласиться, почему всё должно быть идеально?! Ну хоть где-то идеально, ага… вот терапия и учит тому, как жить в неидеальном мире, принять неидеального себя и не вскрыть при этом вены) Почему мне так сложно пропускать замечания мимо ушей и просто делать по-своему – непременно надо или соглашаться и стараться соответствовать, или идти на очень энергозатратные бодания? Бодаться – это еще хорошо, так сил нет… и бывают люди, которых я элементарно боюсь на каком-то бессознательном уровне и предпочитаю «не связываться»… (а вот это уже 2017, первая терапия и уход из второго вуза...)