blackmoon3712

"Человек! Еще ты болен,
Но восстанешь исцелен!
Знай: твой долгий грех замолен,
Давний грех твой искуплен.

Есть лишь Бог — и ты: вас двое.
Создан ты один Творцом.
Все небесное, земное —
Ты пред Божиим лицом.

Ведай в сердце благодарном:
Бог не хочет, чтоб навек
Пребывал в смиренье тварном
Богозданный человек.

Отчий Сын Единородный,
Утверди могилой связь,
И в Твою мой дух свободный
Облечется Ипостась."

(Вячеслав Иванов, сборник "Человек")

"В эти дни художник начал странную картину. Под выступом нависших скал, во влажной тени, среди зреющих трав, в тиши бездыханного полдня, полного большею тайною, чем самая глухая полночь, бог, венчанный гроздьями, длинноволосый, женоподобный, с бледным и томным лицом, с пятнистою шкурою лани на чреслах, с тирсом в руке, сидел, закинув ногу на ногу, и как будто прислушивался, наклонив голову, весь -- любопытство, весь -- ожидание, с неизъяснимою улыбкою указывая пальцем туда, откуда доносился звук, -- может быть, песня менад, или гул отдаленного грома, или голос великого Пана, оглушающий крик, от которого все живое бежит в сверхъестественном ужасе.

В трагедии Вакх, самый юный из богов Олимпа, сын Громовержца и Семелы, является людям в образе женоподобного, обольстительно прекрасного отрока, пришельца из Индии. Царь Фив, Пентей, велит схватить его, дабы предать казни за то, что под видом новой вакхической мудрости проповедует он людям варварские таинства, безумие кровавых и сладострастных жертв.

"О, чужеземец, -- говорит с насмешкою Пентей неузнанному богу,-- ты прекрасен и обладаешь всем, что нужно для соблазна женщин: твои длинные волосы падают по щекам твоим, полные негою; ты прячешься от солнца, как девушка, и сохраняешь в тени белизну лица твоего, дабы пленять Афродиту".

Хор Вакханок, наперекор нечестивому царю, прославляет Вакха -- "самого страшного и милосердного из богов, дающего смертным в опьянении радость совершенную".

На тех же листах, рядом со стихами Еврипида, сделаны были рукой Джованни Бельтраффио выписки из Священного Писания. Из Песни Песней: "Пейте и опьянимся, возлюбленные". Из Евангелия:

"Я уже не буду пить от плода виноградного до того дня, когда буду пить новое вино в царствии Божием.

Я семь истинная виноградная лоза, а Отец Мой -- виноградарь.

Кровь Моя истинно есть питие. Пиющий Мою кровь имеет жизнь вечную. Кто жаждет, иди ко Мне и пей".

Тоже обожаю эту картину...

"Оставив неоконченным Вакха, Леонардо начал другую картину, еще более странную -- Иоанна Предтечу.

Глубина картины напоминала мрак той Пещеры, возбуждавшей страх и любопытство, о которой некогда рассказывал он моне Лизе Джоконде. Но мрак этот, казавшийся сперва непроницаемым, -- по мере того, как взор погружался в него, делался прозрачным, так что самые черные тени, сохраняя всю свою тайну, сливались с самым белым светом, скользили и таяли в нем, как дым, звуки дальней музыки. И за тенью, за светом являлось то, что не свет и не тень, а как бы "светлая тень" или темный свет", по выражению Леонардо.



И, подобно чуду, действительнее всего, что есть, подобно призраку, но живее самой жизни, выступало из этого светлого мрака лицо и голое тело женоподобного отрока, обольстительно Прекрасного, напоминавшего слова Пентея... Но, если это был Вакх, то почему же вместо небриды, пятнистой шкуры лани, чресла его облекала одежда верблюжьего волоса? Почему, вместо тирса вакхических оргии, держал он в руке своей крест из тростника пустыни, прообраз Креста на Голгофе, и, склоняя голову, точно прислушиваясь, весь -- ожидание, весь -- любопытство, указывал одной рукой на Крест, с не то печальной, не то насмешливой улыбкой, другой -- на себя, как будто говорил: "Идет за мной сильнейший меня, у Которого я недостоин, наклонившись, развязать ремень обуви Его".

О даа...

***

В своей трилогии "Христос и Антихрист" Дмитрий Сергеевич передает "проклятый вопрос" по эстафете от греков к итальянцам и от итальянцев, внезапно, русским.

(вот, кстати, идеальная иллюстрация "вопроса" - гениальное произведение неизвестного (да как так-то?!) византийца 6-7 века. это не единственное изображение асимметричного лика Христова, но ТАКОЕ - точно единственное)

И хотя последний роман, "Петр и Алексей" - наименее цепляющий, и хотя на деле вопрос этот решали русские именно при жизни самого автора, а уж никак не при Петре... всё равно прекрасен в конце "Леонардо да Винчи" образ иконописца Евтихия, того самого потенциального русского европейца, которого как будто благословляет Леонардо и передает свою "тайну", не как "тайное учение", но именно как "примите Духа"... Господи, как это прекрасно!

Как это мне близко: «Силы и разумения испрашивал он (Евтихий) у Бога, дабы, не заблудившись от веры… но и не отвергая без разбору всего чужеданного… очистить пшеницу от плевел, доброе от злого, найти «истинный путь» и «образ любомудрия». И сколь ни казалось ему это дело трудным, даже страшным, тайный голос говорил, что оно свято и что Господь не оставит его Своею помощью.»

Вот про таких наших читать гордо. А про Копыл всяких – стыдно. Ведь это же сплошное "АААААА!!":

"В Европии... люди живут величавые, гордые, обманчивые и храбрые во бранях, к похотям же телесным и ко всяким сластям слабые; все творят по своей воле; к учению искательны, к мудростям и всяким наукам тщательны; от благочестия же заблудились и, по наущению дьявольскому в различные ереси рассеялись, так что ныне во всей вселенной одна лишь русская земля в благочестии стоит неподвижно и, хотя к наукам словесным не очень прилежит, в высокоумных мудроплетениях софистических не изощряется, зато здравую веру содержит неблазненно. Люди же в ней сановиты, брадаты и платьем пристойным одеяны; Божий церкви святым именем украшаются; и подобной той земле и благолепнее во всей Европии не обретается".

Ничего не напоминает?))

Но Федька, надо сказать, тоже молодец:

"где таковое указание нашли, будто бы единым обличием, смугло и темновидно святых иконы писать подобает? Весь ли род человеческий в однообличие создан? Все ли святые скорбны и тощи бывали? Кто не посмеется такому юродству, будто бы темноту более света чтить достоит? Мрак и очадение на единого дьявола возложил Господь, а сынам Своим, не только праведным, но и грешным, обещал светоподание: "яко снег, убелю вас и яко ярину, очищу"... И у пророка сказано: "Господь воцарился, в лепоту облекся".

- По преданию святых отцов, -- начал было снова Илья Потапыч с важностью,-- что у Бога свято, то и лепо...

- А что лепо, то и свято,- подхватил Федька, -- о, дядюшка, все едино.

-- Нет, не едино,-- рассердился, наконец, старик.-- Есть лепота и от дьявола!"

...

"Отложил в сторону "Подлинник" и взял другую книгу, старую Псалтырь, писанную в Угличе в 1485 году. По ней учился он грамоте и тогда уже любовался простодушными заставными картинками, объяснявшими псалмы.

Случилось так, что, с самого отъезда из Москвы, книга эта не попадалась ему на глаза. Теперь, после множества виденных им во дворцах и музеях Венеции, Рима, Флоренции, древних изваяний, эти с младенчества знакомые образы получили для него внезапный новый смысл: он понял, что голубой человек с наклоненной чашей, из которой льется вода -- к стиху Псалтыри: "как желает олень на источники водные, так желает душа моя к тебе, Боже",-есть бог речной; женщина, лежащая на земле среди злаков,-- Церера, богиня земли; юноша в царском венце на колеснице, запряженной красными конями,-Аполлон; бородатый старик на зеленом чудовище с голою женщиною -- к псалму: "благословите источники моря и реки", -- Нептун с Нереидою.

Каким чудом, после каких скитаний и превращений, изгнанные боги Олимпа, через древнего русского мастера, из еще более древнего византийского подлинника, дошли до города Углича?

Обезображенные рукою художника-варвара, казались они неуклюжими, робкими, словно стыдящимися наготы своей, среди суровых пророков и схимников -- полузамерзшими, как будто голые тела их окоченели от холода гиперборейской ночи. А между тем, кое-где, в изгибе локтя, в повороте шеи, в округлости бедра, мерцал последний отблеск вечной прелести.

(Пюви де Шаванн, "Священная роща". Да, не средневековая рукопись, но тут тоже чувствуется эта неловкость, как будто античные боги и духи оказались в том же моем любимом Павловском парке и чувствуют себя... слегка непривычно) но даже парк порой кажется храмом, особенно если рядом правильный человек) когда мы гуляли там с Н., было полнейшее ощущение храма, особенно на 12 дорожках...



рисунок мой, еще со школьных времен, это с 12 дорожек муза комедии Талия, я хотела нарисовать всех, но пока только она))

И страх, и удивление чувствовал Евтихий, узнавая в этих с детства привычных и любезных, казавшихся ему святыми, картинках Углицкой Псалтыри соблазнительную эллинскую нечисть.

"Так ли, полно? Все ли лгано, все ли проклято? Как же в старых русских церквах, рядом со святыми угодниками, изображены языческие мудрецы, поэты и сибиллы, которые отчасти пророчествовали о Рождестве Христовом и, хотя неверные, сказано в "Подлиннике", но чистого ради жития, коснулися Духа Святого". Великая отрада чуялась Евтихию в этом слове о почти христианской святости языческих пророков.

Он встал и взял с полки дощечку с начатым рисунком, небольшую икону собственной работы -- "Всякое дыхание да хвалит Господа"...

В небесах на престоле -- Вседержитель; у ног Его, в семи небесных сферах -- солнце, луна, звезды, с надписью: "хвалите Господа, небеса небес, хвалите, солнце и луна, хвалите, все звезды и свет"; ниже - летящие птицы; "дух бурен", град, снег, деревья, горы, огонь, выходящий из земли; различные звери, гады; бездна в виде пещеры, -- с надписью: "хвалите, все деревья плодоносные и все кедры, все звери и все холмы, хвалите Господа". По обеим сторонам -- лики ангелов, преподобные, цари, судьи, толпы человеческие: "хвалите Его, все ангелы, хвалите, сыны Израилевы, все племена и народы земные". Принявшись за работу и не умея иначе выразить чувство, которое переполняло душу его, Евтихий прибавил уже от себя к этим обычным ликам - псоглавого мученика Христофора и бога-зверя Кентавра.

(Гюстав Моро мой любимый. Не хочу сюда ставить икону, хотя найти такой тип легко, но они все такие неживые...)

Он знал, что нарушает предание "Подлинника"; но сомнения и соблазна не было в душе его: ему казалось, это рука невидимая водит рукой его. Вместе с небом и преисподнею, огнем и духом дурным, холмами и деревьями, зверями и гадами, людьми и силами бесплотными, псоглавым Христофором и во Христа обращенным Кентавром, душа его пела единую песнь: "Всякое дыхание да хвалит Господа".

***

Андрогинность Иоанна Крестителя, как и многих персонажей Леонардо – бесспорна. И это хорошо!

" -- Может быть, Андрогин? -- заметил поэт, и когда король, не отличавшийся ученостью, спросил, что значит это слово, Сен-Желе напомнил ему древнюю басню Платона о двуполых существах, муже-женщинах, более совершенных и прекрасных, чем люди, -- детях Солнца и Земли, соединивших оба начала, мужское и женское, столь сильных и гордых, что, подобно Титанам, задумали они воевать на богов и низвергнуть их с Олимпа. Зевс, усмиряя, но не желая истребить до конца мятежников, дабы не лишиться молитв и жертвоприношений, рассек их пополам своею молнией, "как поселянки, сказано у Платона, режут ниткою или волосом яйца для соления впрок". С той поры обе половины, мужчины и женщины, тоскуя, стремятся друг к другу, с желанием неутолимым, которое есть любовь, напоминающая людям первобытное равенство полов.

-- Может быть, -- заключил поэт,-- мэтр Леонар, в этом создании мечты своей, пытался воскресить то, чего уже нет в природе: хотел соединить разъединенные богами начала, мужское и женское.

-- Разреши, учитель, наши сомнения,-- обратился он к Леонардо, -- кто это, Вакх или Андрогин?

-- Ни тот, ни другой, ваше величество,-- молвил Леонардо, краснея, как виноватый. -- Это Иоанн Предтеча.

-- Предтеча? Не может быть! Что ты говоришь, помилуй?..

Но, вглядевшись пристально, заметил в темной глубине картины тонкий тростниковый крест и в недоумении покачал головой.

Эта смесь священного и греховного казалась ему кощунственной и в то же время нравилась."