blackmoon3712

"ну я всегда подозревала, что Пушкин - графоман..." - "ааа, я это запомню!")))

"но почему эта тетенька из Госдумы решила, что связи с иностранцами непременно закончатся детьми?" - "так она из тех времен, где один презерватив на три семьи, и тот по наследству передается, от отца к сыну))" - можно себе представить, как я ржала)))

"я тут решила на более легкую литературу перейти, мне говорят: почитай романчики. но... если конец плохой, я буду грустить, а если хороший, буду завидовать героям и мучиться, почему ж у меня всё не так..." - "оо, у меня так же!!"

Ну да, почитай романчики, посмотри сериальчики... я от "Баффи" до сих пор отойти не могу. Я не думала, что меня так шибанет, честно. Теперь сутками в голове вертятся кадры и мелодии из роликов (сегодня вот снова Аддиктед, привет)

и периодически хочется плакать. Не хочу, чтобы кто-то видел, жду ночи) После всегда легче, ну по недавнему опыту. Я сегодня с утра задалась вопросом: реально есть состояния, в которые падать не надо, или лучше всё проживать? Сейчас склоняюсь ко второму варианту. Первый, по моему опыту - просто загоняет всё внутрь, ну оно там и сидит, живое и очень голодное, готовое прорваться на подходящий триггер во всей своей красе. Только раз уж проживать, то честно и до конца, до дна. Я не мазохистка, ведь эти чувства не только болезненные, но они одни из самых честных, сильных и (потенциально) приятных во мне.

Меня что по комиксам тащило? Да лавстори в основном, вот где у меня энергии и мотивации немерено)) и в сериале, в ней же, как назло, так много узнаваемого, понятного, желанного, так много моих фетишей[1] (не во всем, но), так великолепно сыграна и снята страсть...[2]



У меня... муки Тантала, точнее и не скажешь. Самое больное, оно же самое приятное и самое сильное) Это то, от чего никак не уйти, с этим придется что-то делать, распутывать, развязывать, я не знаю...

А юмор? "Я ночами не сплю!" - "Ты спишь днем!" Или тоже из любимого: "не хочешь покувыркаться сегодня ночью?" "что?!" "я... ты... патрулирование! алё!" Выглядит Баффи при этом "что?!" очень испуганной, хотя, чего ей-то бояться, особенно пока чип исправен. Так она и не его боится, а себя, своих желаний. Это вот такая тоже идеальная, дистиллированная ситуация, которой не бывает в жизни. В реальности - такой клубок страхов, что мать вашу, идите лесом, надоело.

Кстати о страхах - как замечательно показывают в серии, где Баффи лишили силы: оказывается, спокойно разгуливать ночью по улицам могут только супергероини, нет силы - и вот ты уже обычная девушка, подвергаешься обычным рискам и дрожишь от страха, как осиновый лист, шарахаешься от каждой тени, выслушиваешь гадости от всяких уродов, и это еще удача, если они ограничиваются только словами, вот это - реальность миллионов обычных женщин. Мне нужен феминизм в том числе потому, что я люблю гулять в темноте, и хочу это делать, черт возьми, без обычного страха и напряжения.

"Мельци хорошо играл на лютне, и у него был приятный голос. Иногда старался он рассеять мрачные мысли учителя музыкой. Однажды спел ему старинную песню, сложенную Лоренцо Медичи, сопровождавшую так называемый трионфо -- карнавальное шествие Вакха и Ариадны --

(Жан Антуан Гро, "Дионис и Ариадна", не про Леонардо, но про дух карнавала - вполне.)

бесконечно радостную и унылую песню любви, которую Леонардо любил, потому что слышал ее часто в юности:

О, как молодость прекрасна,

Но мгновенна! Пой же, смейся,

Счастлив будь, кто счастья хочет,

И на завтра не надейся.

Учитель слушал, опустив голову: ему вспоминалась летняя ночь, черные, как уголь, тени, яркий, почти белый, свет луны в пустынной улице, звуки лютни перед мраморной лоджией, эта же самая песня любви -- и мысли о Джоконде."

...

"Так разумом оправдывал он в смерти божественную необходимость -- волю Первого Двигателя. А между тем, в глубине сердца что-то возмущалось, не могло и не хотело покориться разуму."

...

"Ему всегда казалось, что последнее, может быть, недоступное людям, знание и последняя, столь же недоступная, вера привели бы разными путями к одному -- к слиянию внутренней и внешней необходимости, воли человека и воли Бога."

...

"Всю жизнь собирался он привести в порядок этот хаос, связать общею мыслью отрывки, соединить их в стройное целое, в одну великую Книгу о Мире, но все откладывал. Он знал, что здесь были открытия, которые на несколько веков сократили бы труд познания, изменили бы судьбы человечества и повели бы его новыми путями. И, вместе с тем, знал, что этого не будет: теперь уже поздно, все погибнет так же бесплодно, так же бессмысленно, как Тайная Вечеря, памятник Сфорцы, Битва при Ангиари, потому что и в науке он только желал бескрылым желанием, только начинал и не оканчивал, ничего не сделал и не сделает, как будто насмешливый рок наказывал его за безмерность желаний ничтожеством действия. Предвидел, что люди будут искать того, что он уже нашел, открывать то, что он уже открыл, -- пойдут его путем, по следам его, но мимо него, забыв о нем, как будто его вовсе не было."

(да, атрибуция автопортрета очень спорная, но не будем о грустном)

...

«Всегда хотелось умереть ему также, как он жил – в свободе и истине.» НО…

"Но было жаль Франческо: неужели и теперь, в последние мгновения перед смертью, возмутит он смиренную веру, соблазнит единого от малых сих?" В общем, пригласил Леонардо священника и распорядился о христианских похоронах, хотя самому ему это на хрен не сдалось... эх...

...

"Ему казалось, что неимоверные тяжести, подобные каменным глыбам, падают, валятся, давят его; он хочет приподняться, сбросить их, не может - и вдруг, с последним усилием, освобождается, летит на исполинских крыльях вверх; но снова камни валятся, громоздятся, давят; снова он борется, побеждает, летит, -- и так без конца. И с каждым разом тяжесть все страшнее, усилие неимовернее. Наконец, чувствует, что уже не может бороться, и с криком последнего отчаяния: Боже мой! Боже мой! для чего Ты оставил меня? - покоряется. И только что покорился, -- понял, что камни и крылья, давление тяжести и стремление полета, верх и низ -- одно и то же: все равно -- лететь или падать. И он летит и падает, уже не зная, колеблют ли его тихие волны бесконечного движения, или мать качает на руках, баюкая."

Как это – все равно? Ну это особое состояние, как у Ницше - "падать в небо"... у мистиков глубина и высота - одно.

***

«Противоположность» крыльев вещественных и духовных В любом случае – не тождество.

***

А я на самом деле считаю, что самая поразительная, самая сильная картина Леонардо (да и в принципе – одна из гениальнейших вообще) – именно "Иоанн Предтеча". Он там как живой... живая Тайна. Воплощенная мистика. Кому еще удалось совместить реальную земную форму с такой тайной, с таким духом? Раньше я даже боялась долго смотреть на него, сейчас – нет. Страшного в нем нет ничего.



Ясное дело, что это не изображение реального Иоанна, и не икона, а – очень емкий символ, имя которому – Предвестие. Ничего толком не ясно, и потому – мрак. Мрак, темнота – не только образ зла, но и неизвестности, тайны. Самая сокровенная сущность Бога – во Мраке, т.е. в Тайне.

Вообще – больше верьте в Бога, а про дьявола и вспоминать смысла нет, а то за каждым кустом будет мерещиться. Зло – есть. Но какой смысл в его персонализации?

Вот мещанство: «простоту паче мудрости, высочайшего не изыскуйте, глубочайшего не испытывайте.» А ведь по ту сторону – высочайшее и глубочайшее – едино. Сверх того, Христос говорил вовсе не про ту простоту, которая хуже воровства.

"Осматривая картины, он остановился в недоумении перед Иоанном Предтечею; сначала принял его за женщину и не поверил, когда Власий, со слов Франческо, сказал, что это Креститель; но, вглядываясь пристальнее, увидел тростниковый крест -- "посох кресчатый", такой же точно, с каким и русские иконники писали Иоанна Предтечу, заметил также одежду из верблюжьего волоса. Смутился. Но, несмотря на всю противоположность этого Бескрылого тому Крылатому, с которым свыкся Евтихий,-- чем больше смотрел, тем больше пленяла чуждая прелесть женоподобного Отрока, полная тайны, улыбка, с которой он указывал на крест Голгофы. В оцепенении, как очарованный, стоял он перед картиною, ни о чем не думая, только чувствуя, что сердце бьется все чаще и чаще от неизъяснимого волнения. Илья Потапыч не выдержал, яростно плюнул и выругался...

(ААААА, святого сделали похожим на женщину[1], и даже без бороды, и голым, какой ужас!!! концентрированный страх перед красотой, наготой, юностью, и перед всем, что не влезает в привычные рамки)

Евтихий слушал, не понимая. Он думал о другом -- о "бесоугодной иконе", хотел забыть ее и не мог: таинственный лик Женоподобного, Бескрылого носился перед ним, пугал и пленял его, преследуя, как наваждение. "

...

"Но работа не дала ему обычного забвения: крылья Предтечи напоминали то крылья механика Дедала, то крыло летательной машины Леонардо. И лик таинственного Отрока-Девы, лик Бескрылого вставал перед ним, заслоняя Крылатого, манил и пугал, преследуя, как наваждение.

На сердце Евтихия было тяжело и смутно. Кисть выпала из рук его. Почувствовал, что больше не в силах работать, вышел из дома и долго бродил сначала по улицам города, потом по берегу пустынной Луары." Я почти вижу его...

(не так всё было, но я решительно предпочитаю образы Моро))

...

"Вдруг из мрака выплыл и встал перед ним, как живой, полный дьявольской прелестью, лик Женоподобного, Отрока-Девы, который, указывая на крест Голгофы, с нежной и насмешливой улыбкою смотрел Евтихию прямо в глаза таким пристальным, ласковым взором, что сердце его замерло от ужаса, и холодный пот выступил на лбу. " самое интересное то, что я знаю эту тайну Голгофы, но мне мало кто поверит))

***

Важно: «…в самой глубине души его было сомнение, чувство неразрешимого противоречия… как же в Третьем Риме, в Русском царстве, Белый Клобук соединен с мерзостным венцом Навуходоносора царя, проклятого Богом – венец Христа с венцом Антихриста?»

А никак. Сверх того, и «небесное владычество» духовенства – все еще очень, очень земная категория, слепок с Царства Кесаря. То есть и сам Белый Клобук – не Христов венец, нет, что вы.

***

Вот наглядный пример того, как по-разному можно воспринимать женскую красоту. Евтихий увидел хорошенькую женщину с золотистыми волосами, вырезом на платье, слегка обнажившим красивую грудь… И что? И немедленно выпил, тьфу, стал «бороться с искушениями» и т.п.? Или немедленно плюнул, сетуя на непотребство и неприличие? А он че, он ниче, он мимо проходил, а тут ему вырез показали, вот ужас-то… Но Евтихий – нормальный человек. И красотой любоваться он умел, и бороться ему было попросту не с чем – он вдохновился и вписал ее в икону в образе святой. И всё. Примерно так это делали нормальные европейские художники, например:

("Несение креста" Симоне Мартини)

А вот у его дяди, рассуждавшем о «злых женах» и черт знает чем – отношение к женщинам непросветленное, ненормальное, дикое и темное.

А теперь возьмем Толстого, его любимого Левина. Увидев чуть глубокий вырез в женском платье, он, бедный, не знал, куда глаза девать. Ему тут же мерещились искушения. Непросветленное, «природное» отношение налицо. Как он, такой, был чист и верен в браке?.. Нет, честно – мне Мережковский ближе Толстого. Толстой весь в природе (и уйти от нее может только чисто по-монашески, отрицая и принижая ее), а Мережковский – утонченный талант Серебряного века, аристократ духа…

Или вот еще.



«Джоконда» Леонардо ведь, несмотря на весь обобщенный, символический ее смысл, вполне женщина – красивые руки, полная грудь… И чуть видна даже та ложбинка, но она вовсе не воспринимается «соблазнительно» - воспринимается она совсем по-другому. Хотя, оно конечно, смотря кто смотрит – некоторые товарищи, как Франциск Первый, могут и на его «Иоанна Крестителя» смотреть непотребно… Эти две картины – пророчества хотя бы потому, что они – о «женщине» и о гендере, вообще-то, а это не только о сексуальности, но и о ней тоже.

"Леонардо по-прежнему работал над Иоанном Предтечею. Но работа, по мере того, как шла вперед, становилась она все труднее, все медленнее. Иногда казалось Франческо, что учитель хочет невозможного. С таким же дерзновением, как некогда тайну жизни в моне Лизе, теперь, в этом Иоанне, который указывал на крест Голгофы, испытывал он то, в чем жизнь и смерть сливаются в одну, еще большую тайну.

Порою, в сумерки, Леонардо, сняв покров с Джоконды, подолгу смотрел на нее и на стоявшего рядом Иоанна, как будто сравнивал их. И тогда ученику казалось, может быть, от игры неверного света и тени, что выражение лиц у обоих, у Отрока и Женщины, меняется, что они выступают из полотна, как призраки, под пристальным взором художника, оживляясь жизнью сверхъестественною, и что Иоанн становится похожим на мону Лизу и на самого Леонардо в юности, как сын похож на отца и на мать."

***

Этот роман Мережковского – одно из самых красивых произведений, которое я когда-либо читала, может, самое красивое. Не могу даже припомнить ничего более эстетичного. Это просто сказка – красиво и с огромным, глубоким смыслом.

А конец оставляет впечатление Предвестия и Ожидания. Неясного, но все же… Вообще книга оставляет впечатление возвышенное, утонченное, духовное… Не хочется с ним расставаться. Чудо. Надо еще откопать его «Юлиана-Отступника» с «Петром и Алексеем». Уверена, что не хуже. Не хуже. В первом романе снова есть симпатичная мне героиня, во втором – «ищущий» герой. Все романы хороши, но все же про Леонардо мне нравится больше всех, как-то роднее, как-то больше общего…

Самое приятное во всем этом то, что на вопрос : «каким же был Леонардо?» - может ответить только сам читатель. За него всё не решили, как, кстати, любит это делать Толстой. Резюмировать – мне. Точнее – каким считал его Мережковский? Как Леонардо преодолевал противоречия, или их вовсе не для него не было? Как же он спокойно жил в них? Или неспокойно? Иногда живешь спокойно потому, что на неспокойно тупо нет сил… Нифига, он явно искал… Непонятного стало больше, и это радует. Действительно – ценно, что автор не решает ничего, а толкает на поиски и размышления. Вот поэтому мне никогда не написать ничего художественного – я именно хочу решать, причем желательно кулаками, кувалдой и взрывчаткой. И я хочу быть пристрастной и не скрывать этого. Эссе так можно писать, но не литературу))

Как писал Вячеслав Иванов:

"Влагу не дай мне пролить чрез край преисполненный. Муза!
Полнит обильная Мысль Формы размеренной грань.
С Мерой дружна Красота; но Мысль преследует Вечность:
Ты же вместить мне велишь Вечность в предел Красоты!"

("Энтелехия")

Ну что - у Мережковского местами получилось! А вот у Моро получалось практически всегда)

Ужас, каково это – видеть разрушение своего творения… «…если вы их перевешаете, какая польза мне и моему произведению? Они не знают, что делают.» Кстати о том, что подлинное искусство всегда народно, что народ поймет… неа, не поняли, стреляли по статуе как по бутылкам. И Венеру не поняли. Ой, о чем тут говорить, кто вообще весь этот бред придумал… А транслирует этот бред кто? Ну вот преподы некоторые в вузах, например.

«как хорошо, как мягко падать в небо!..» // Ницше…

(у меня и рисуночек про это есть))

«Неужели никто никогда не услышит голоса моего и вечно буду я один, как теперь – во мраке, под землею, точно заживо погребенный, - с мечтою о крыльях?» // как же мне это откликается, только о других крыльях я думаю)

(Гюстав Моро)

Это и есть настоящие крылья… не, ну мечта, стремление – хорошо, но хочется и реализации.

Отлично показана толпа, вся эта политика… То они радуются французам, теперь их вешают. То же и с Савонаролой.

Вселенная не бесконечнаJ И я против пантеизма (иначе возвращаемся к пауку).

Но особенно запомнилась мне сцена пробуждения Кассандры. Как похоже на мою жизнь!

«Ослик еще ниже понурил голову. Дождевые струйки медленно стекали по его безнадежно-висевшим, мокрым ушам.

- Господи, какая скука! – прошептала мона Кассандра и закрыла глаза.

Ей припомнилось веселие шабаша, превращение Ночного Козла в Диониса, воскрешение великих богов, и она подумала: «Во сне это было или наяву? Должно быть, во сне. А вот то, что теперь – наяву. После воскресенья – понедельник…»[1]

- Отоприте! Отоприте! – вопил барышник осипшим, отчаянным голосом.

Тяжелые капли из водосточной трубы однозвучно шлепались в грязную лужу. Теленок жалобно мычал. Монастырский колокол звонил уныло.»

Вот это картина!!! Причем я в ней постоянно живу. Но есть между нами существенное различие: мне, когда противно, еще хуже, чем скучно, и в конце концов отвращение вырождается в скуку. То, что отвратительно – по сути, пошло и обыденно.

Я очень благодарна автору за то, что Кассандра не вышла замуж за этого мещанина, а продолжила свои поиски и умерла на костре.

(Джон Уильям Годвард, "Дельфийский оракул")

Лучше так, чем коптить небо по уши в детях и кастрюлях. И вовсе это не христианский образ жизни. Христианство, по сути, вытягивает человека вверх – а нет, то улетает. На равнине оно умирает… Поэтому меньше всех остальных религий подходит для устройства быта, потому и реализуется меньше всех. Я бы сейчас сказала… есть еще вариант – попытаться устроиться без пошлости и тяжести, но это будет непрочно. Зато живо.

А я, собственно, о том, что Мережковский потрясающе писал о скуке. Видимо, знал, что это такое. И в «Иисусе Неизвестном» - едва ли не самой большой Его жертвой считал принятие тягучей скуки нашего бытия, нашей серой обыденности, наших одинаковых дней…

Я живу после великих бунтарей 19-20 века – Ницше, Достоевского, Кьергегора, особенно Бердяева и Шестова – поэтому никак не могу восхищаться «математической истиной», радоваться необходимости. Для меня Бог – не «Первый Двигатель», а прежде всего – Свобода. Отождествление Бога и необходимости, законов того и этого мира – безнадежно устарели. Продвинулись мы.

Мне тоже, кстати, непонятно, как мог Леонардо работать над «Девой Марией» и тут же рисовать уродов. Интересно, что он был жутко неорганизован и скакал от дела к делу. Немного успокаиваетJ Да, но я-то, кажется, ничего не делаю?.. И то, что терпение и труд – это еще не всёJ Я тоже, бывает, ничего не делаю, а потом такое получается…

«Всегда недоволен тем, что сделал.»

«Живописец должен быть всеобъемлющ… продолжая то, что начал Бог… Никогда, никому не подражай. Пусть будет каждое твое произведение как бы новым явлением природы.»

«Люби славу и не бойся бедности.»

«Малого достигает художник не сомневающийся.»

«Терпеливо выслушивай мнение всех о твоей картине, взвешивай и рассуждай…»

Но - только достойным надо что-то доказывать.

«Истинный художник не толпе угождает, а избранным.»

Светотень важнее цвета - обожаю этот его принцип) живопись Леонардо - не магия даже, а мистика.

«Больше всего берегись грубых очертаний… само тело человека прозрачно» - он видел то, что нам уготовано…

Его любимое – сумерки, туман, тень... «тает, как дым», «святая тень или темный свет» - между светом и мраком… мое любимое)

А вот отличное: «Ложь так презренна, что, превознося величие Бога, унижает Его (и как часто!), истина так прекрасна, что, восхваляя самые малые вещи, облагораживает их.» Именно истина. А есть еще правда. (Они не тождественны.)

А узоры всякие я тоже вижу – и на облупленных стенках, и на облаках. Порой целые картины.

«Высшая цель художника заключается в том, чтобы выразить в лице и в движениях страсть души.»

«Всякому человеку нравятся лица и тела, сходные с его собственным лицом и телом» - ну не совсем, не всегда… Я, мб, и рисую в основном себя, но очень сильно облагораживаю. Но что интересно – сама в последнее время сильно похудела и облагородилась. Есть связь?) Как говорил Л., "намерение"?))

Насчет опыта и воображения он, конечно, сам себя обманывалJ Сам всю жизнь стремился к невозможному – за что его и люблю…

«Малое знание дает людям гордыню, великое – дает смирение.»

Вот это, если его слова, гениально (да если и не его – пофиг): «Люди поступают с женщинами так же беззаконно, как с животными» - ведь в одной фразе вся мировая судьба женщины описана! А еще соответствующий дискурс – не «мужчины и женщины», а «люди и женщины», язык выдает реальность))

«Художник, сила твоя – в одиночестве.»

«Для великого созерцания ему нужна великая свобода.»

«Мы делаем нашу жизнь из чужих смертей. (ТОЧНО) Люди и звери суть… могилы один для другого.» - «таков закон природы, чью благость и мудрость вы же сами прославляете» - вот-вот. Но тут нужно сделать выбор. Мне противны законы природы («не нравятся!»), я хочу чего-то иного. «Но сам (человек) поступает по иному закону». Поэтому я никак не могу восхищаться природой – она вся пропитана грехом и смертью. Истинной жизни нет в ней.

Но в Леонардо действительно были неразрешимые противоречия. Как можно говорить о войне – «самое зверское безумие» - и в то же время изобретать военные машины, бомбы? Как можно быть целомудренным и в то же время увлеченно рисовать план борделя? Но это реально несовместимо.

«Совершенное знание и совершенная любовь – одно и то же». По сути прав. Знание и любовь – они по-любому рядом. Но не одно, конечно.

Очень хорошо про подачки – так и с тем, кто Бога «любит» за милости.

«Будьте мудры, как змии, и просты, как голуби» - сложно, но нужно. Познание из любви или любовь из познания? Да по-разному. Не принципиально. Может, знание – составная часть любви.

На слова ап. Павла о немощном брате я могу ответить: «Чего же я достигну, если буду постоянно оглядываться на немощных братьев? Кто, как не Бог, зовет меня на высоту, к освобождению от оков, которые кажутся «малым сим» обязательными?» И разве само христианство не породило множество соблазнов? «Блажен, кто не соблазнится обо Мне» - т.е., особенно счастлив. Не всем так повезет, это было изначально ясно.

Сквозная тема Мережковского: Христос/Антихрист. Леонардо – не может решить, кто где. Зато заставляет думать! Автор рисует крайности, между которыми и выбирать нельзя. А ты не позволяй ставить себя перед выбором – сам твори возможности. Если тебе не нравится ответ на задачу – меняй условия)

«Человек с двоящимися мыслями нетверд во всех путях своих» - бесспорно. Но разве лучше быть последовательным во зле? Но разве Леонардо и тот же Мережковский ничего не сделали, ничего не достигли? Достигли, хоть и колебались. А вот фанатики всякие никогда не сомневались, твердо шли по одной линии, не смотря по сторонам – и чего добились, и кому от этого легче? Что создали, наконец? Ничего, а разрушили порядочно – начиная от величайших памятников искусства, заканчивая самой верой.

Вот Бердяев всегда был тверд, уверен. Но и он писал то так, то эдак. И он менялся. Для твердости нужна некоторая ограниченность. Или совершенное знание, но его у людей нет, и вполне возможно, что совершенное знание дает нечто иное.

"Воскресшая Венера" – как описан ее подъем из тысячелетней могилы! Прям видишь это!..

(Вроде как Афродита Книдская из Британского музея, ну так и в романе была скульптура Праксителя. Не знаю, почему у нее стило в руке, но это обалденно.)

Я в эйфории от Sonne Rammstein , и мне внезапно представилось то, что могло бы быть серией рисунков, а то и целым клипом, и отвечаю, что много лучше их белоснежки и семи шахтеров… И не просто лучше, а шикарно было бы, если снять хорошо…

В самом начала, при отсчете, толпа с факелами гонится за ведьмой. Ведьма, разумеется, очень красивая брюнетка в черном длинном платье с рукавами-крыльями и серебряными побрякушками. Вид погони – как бы сбоку на узкий длинный мост. Ночь. В конце – вход в пещеру. Она вбегает в пещеру, тут начинается в музыке тяжеляк, а в картинке – камнепад. Вход завален, никто не успел, но никого и не придавило. Разве паре людей прищемило одежду (сначала было – женщинам подолы, теперь думаю, не сексизм ли это, пусть и мужикам что-нибудь прищемит, ну из одежды, я ж не садист), чему она по ту сторону ехидно улыбается. Но ни у кого ни царапины. Она же уверенно осматривается. Темный коридор. Идет, недалеко на стене – факел, она берет его, и с факела ей на руку переползает змея. Она ее гладит, змея уютно устраивается у нее на груди (декольте должно быть, да). Пусть это выглядит зловеще и красиво. Она же идет и осматривает коридор. Камень сменяется кладкой, кладка – письменами, рисунками, барельефами (ну как бы развитие цивилизации). За ней следует какая-то непонятная тень. Барышня уверена в себе, знает, что делает и куда идет. И вот перед ней, ближе к первому припеву, огромные резные каменный двери, двойные. Она целует и отпускает змею, и с некоторым усилием распахивает их, и тут грянет первый припев. Вид сзади, движение красивое, слитое с музыкой (когда двери открывает). Она оказывается в огромном склепе – высоченные колонны, много каменных гробниц (гробов, саркофагов, красивых, нет, разных), потолок и стены теряются в темноте. Пусть это будет образом умершей части человечества, но не всего, как будет видно в дальнейшем. Ходит по залу, даже кружится, осматриваясь. Всё это в тему припева, прекрасно. В подходящий момент припева она видит огромное распятие, и с чувством ему поклоняется. Вид сзади, движение грациозное, искренне почтительное, осмысленное, от души, но без потери собственного достоинства, не рабское. Потом всё ходит, касается рукой гробов, останавливается над одним, кладет на него руку и безмолвно плачет – просто, без искажения лица, глаза закрыты, текут слезы, мб кровавые (это в соло после припева).



Когда уже начинается мужской вокал, из темноты выступает… я раньше хотела, чтоб демон, но лучше, намного лучше пусть будет скелет в облачении какого-нибудь очень высокого церковного чина (причем облачение такое, чтоб обиделись все конфессии сразу). И начинает ей что-то доказывать, говорить… По картинке должно быть понятно, что он осуждает всех умерших, рассказывает и возмущается, какие они грешники (только неясно, что он-то неупокоенный во тьме бродит, праведник наш). В подходящий момент речитатива даже шарахает кулаком по тому гробу, над которым она плакала. Одновременно с началом припева – «айн!» - она резко открывает крышку гроба, и оттуда ее озаряют лучи света. Вид в профиль, она чем-то поражена.



А открывается ей история девушки-самоубийцы и ее возлюбленного, кратенько, на первую часть припева, которая еще без женского вокала, в 3-4 картинках, но ярких, красивых и показательных. Типа Ромео и Джульетта. Их свидание в саду, тихое и нежное. Он пусть будет из бедной и презренной семьи, она – из богатой и знатной. Его убивают ее родственники и зарывают как собаку где-то в поле или лесу. Она принимает яд, но ее хоронят в семейном склепе. Похороны, она так красиво в гробу лежит. И это и есть ее гроб (неважно, как он там оказался). Ведьма (ну, теперь-то понятно, что в хорошем смысле, от слова «ведать») быстро захлопывает крышку и обращается к распятию, просто смотрит. Со второй половины припева, с женским вокалом – «айн!» - от креста исходит яркое сияние, потом он вовсе исчезает, пространство как бы раздвигается, в темноту склепа врываются ярчайшие лучи света. Из света появляется Христос в белом одеянии с тихой любовью в глазах и грустью. Освободитель и Воскреситель. И начинается воскресение, гробы раскрываются, встают люди – красивые, просветленные, склеп наполняется светом. Идут к Нему, а Он – к ним, каждому что-то говорит, улыбается, берет за руки, некоторых обнимает… Это всё в припеве. Но не раскрыт только 1 гроб – той девушки. Он остался темным и неподвижным. Мужской голос – первосвященник-нежить – торжествует, опять доказывает ведьме что-то свое. Но на Христа как-то не глядит. Ведьма издали глядит на Христа с любовью и восхищением, но в основном – с вопрошанием. Скелета не слушает, ну его. Христос наконец посмотрел на нее с какой-то грустью. Она внезапно что-то поняла, повернулась к гробу, касается указательным пальцем вытянутой руки будто невидимой стены, пространство начинает вибрировать, круги от пальца – как от камня на воде. Пространство разверзается, она уходит в темноту (тут уже третий припев). Выходит в каком-то темном дремучем лесу или поле, мрачно. Останавливается на неприметном месте, протягивает руки к земле. Как власть имеющая, но со скорбью. Из могилы восстает убитый юноша, типа как в «Вороне», но она протягивает ему руку и выводит из могилы. Очень красивая сцена. Потом ведет за руку вновь сквозь пространство. Они выходят в склеп как бы из ниоткуда. И он видит свою возлюбленную, светлую, красивую, воскресшую, сидящую в гробе и как бы греющуюся под лучами Божественного света. Тоже в профиль, очень светло и красиво.



Ведьма слегка подталкивает его, обалдевшего, по направлению к ней, а сама смотрит на скелета: что теперь скажешь? Скелет в недоумении и почти в отчаянии – что же это творится?! Юноша подходит к возлюбленной, тихие, нежные объятия, и всё такое светлое. Встреча после вечной разлуки и теперь – навсегда… Это надо, чтобы чувствовалось по картинке. Тут 2 смысла – любящий не может жить без любимого + примирение и просветление мужского и женского начала (что?! Ну ок, по картинке это не поймешь, а вообще можно было бы и лгбт-пару ввернуть, вот это было бы круто… лгбт – Ромео и Джульетта наших дней). Это всё на протяжении припева. К ним подходит Христос. И вот тут, в конце, на протяжении женского вокала нужно показать самое главное. Он обнимает их и ведет с собой, любя их более всех здесь – как наиболее пострадавших и любивших. Вот, пожалуй, центральный образ: вид сзади, люди идут в свет, посередине Он уводит пару, но оглядывается и смотрит на нас. Что в этом взгляде – это уж надо почувствовать. Это можно было бы сделать даже в виде диптиха. Взгляд Его падает и на ведьму, и на скелет. Скелет весь скрючился и не может вынести этого взгляда, а она… Это картина, это надо видеть – лицо ее просветлено, она восхищена, серебряные украшения на ее траурном платье (траур по человечеству – символ) начинают нестерпимо сверкать. Это могло бы быть символом начала теозиса, преображения земли (серебро на черном – свет во тьме). Но второе ее движение – она трогает за плечо скелета, а другой рукой указывает на Христа, уходящего в свет, и кивает – не хочешь ли пойти за Ним? Но для скелета это неподъемно, он не может постичь всего этого - может быть, пока. Он в отчаянии отворачивается, как-то жалко съежившись. (Скелет – двойной символ – смерти и официальной церкви, проповедующей торжество ада, т.е. той же смерти). Христос уходит (не факт, что навсегда), и снова появляется распятие, которое даже отчетливо кровоточит… И это символ того, что Христос останется на кресте, пока все не будут преображены.

Ведьма же похлопывает скелета по плечу, может, даже как-то фамильярно – типа, может, потом одумаешься, я не прощаюсь (или – она печально смотрит на крест, вздыхает, тихонько хлопает его по плечу и уходит, иронично, но не зло улыбается – так-то, подумай) – может, на другие кладбища, оплакивать и уготовлять воскресение, а может, и к живым, проповедовать. Может, и народ-то чуть не сжег ее за проповедь «излишней» доброты и свободы… Скелет остается в раздумье. Она уходит сквозь стену склепа, и на стене остаются как бы серебряные блестки от ее побрякушек, они переливаются, затем всё медленно погружается во тьму, но на душе остается какая-то светлая надежда.

Это в описании всё хреново и неуклюже, но если нарисовать, а еще лучше – снять клип, это будет нечто!!!

Образ женщины в черном – не знаю, как он у меня появился. Это – некий посредник между мирами, но и живой человек, женщина, и очень красивая. Странствует, оплакивает, проповедует – и так до полного теозиса. Может, это символ той самой эсхатологической активности человека, которую проповедовал Бердяев. Да и предвестие Третьего Завета, возможно...

Примерно тот же образ у меня в фантазии на «Мгновение свободы», ну похожий. Мб как-нибудь расскажу[1] + фантазия на «Великие тропы бессмертия» - отличный был бы клип типа «славянское фэнтэзи». Я пыталась кое-что воплотить в рисунках, но крайне неуклюже… На бумаге выходит совсем не то, что в фантазии…

Кстати, учитель Хоббемы.

Зимний пейзаж с сухим деревом

Речной пейзаж с погребом - что-то хоббиты вспомнились))

Беление холстов в лощине у хижины, о как. Но красиво... особенно свет за деревьями, падающий на задний план.

Пейзаж с церковью и руинами замка

Панорамный пейзаж с руинами замка - мрачнота-то какая... то же самое чуть с другой точки зрения и с другим освещением.

Дюнный пейзаж с руинами - даже нечто приятное напомнил...

Пейзаж с дюнами - динамичный такой...

Хижина и стог сена у реки - опять-таки приятный выдержанный колорит.

Пшеничные поля - вот это не очень, но на мысли наводит...



Черт, я периодически думаю, и раньше, когда как бы рисовала, думала, видела, переживала, что не могу запечатлеть - сколько оттенков у почвы, земли, а особенно - у грязи!.. Особенно когда в грязи лужи, в них отражается небо, да и сама грязь такие рефлексы дает, эхх... Иногда идешь осенью - глаз не оторвать. А писать себя заставить - всегда трудно, да по сути и не получается.

Так вот художник этого всего на дороге не увидел и не отразил, а жаль!.. Какая-то однообразная серо-белая хрень. Фиг вам, а не богатство оттенков...

А вот "Поклонение волхвов" (какой образ Богоматери!) и "Обрезание Христа" - замечательные.





Мой любимый сумрак...

И Вирсавия - опять же, зачем такая некрасивая? Неужели скорбь, задумчивость, духовность, в конце концов (это все он передал великолепно, не спорю) - нельзя было выразить в более совершенной форме?..



Еще лицо ее, да, написано гениально и, хотя бы и некрасивое, преображено вселенской скорбью и какой-то особенной добротой... и какой же глубокий взгляд... Но тело мог бы и прикрыть, некрасиво и ничто не спасает... если только - показать беззащитность, незащищенность... Конечно, Рембрандт всегда доказывает, насколько и некрасивая форма может быть одухотворена и красива как бы внутренней красотой... Сейчас я бы сказала, что вижу в ней красоту. Тем не менее, сама по себе идея противопоставления внутренней и внешней красоты (если оно еще есть у художника, что вообще не факт) - мне никогда не нравилась. Мне надо всё и сразу. Мне не надо "зато она хорошо учится" - от этого веет какой-то совковой безысходностью. Запрет на красоту, "главное, что человек хороший" - это ведь тоже ущербность. Но у Рембрандта не то. У него скорее "а мне нравятся вот такие женщины, и плевал я на ваши идеалы". И это как раз хорошо. Я за разнообразие, но не за отрицание красоты. При этом нормально, что у всех свои вкусы. Вот Саския его мне не нравится, хоть убейте. А вот в Хендрикье что-то есть...

В этом и выражается гениальность сего "неэстетичного" по моим меркам художника, и это я очень понимаю и даже ценю. Ну конечно, для него-то его женщины были прекрасны, вот только не каждого зрителя можно в этом убедить, при всем желании и гениальности, а вот показать нечто сквозь внешность - это да, это надо уметь. С Боттичелли у меня тоже часто несовпадение эстетического идеала - и ничего, один из любимых. С Рембрандтом не так, он не выражает чего-то очень важного для меня, или же выражает что-то чуждое.

Выражает, только в других картинах)

Вот, например, невыразимо-прекрасное -



Моисей разбивает скрижали. Прекрасное именно в передаче чувства... Как говорил Ибсен - прекрасным может быть не только прекрасное по форме, но и попросту - искреннее, правдивое, сильное.

Из позднего - Давид играет Саулу.



Как люблю я этот рембрандтовский мрак... что характерно, его поздние картины то незакончены, то испорчены, но в том-то и прелесть - нельзя закончить гениальное, гениальное должно быть недосказанным... только так и можно дать намек на "иное" - то ли прорыв "иного", то ли затягивание в него...

Филемон и Бавкида... Сами боги посетили счастливую, любящую, и, что характерно, бездетную чету. И что же они попросили у богов? Деток? Нет же, быть жрецами в их храме, и это логично - своей любовью они как раз и служили богам всю жизнь. И Богу.

Отречение Петра

Пророчица Анна

Святой Петр в раздумьях

О, Симеон-Богоприимец -



"ныне отпущаеши..."

Христос и самарянка...

Еще того не лучше - туша быка... А не судьба показать свое несравненное мастерство на чем-то другом? Конечно, художники скажут - это же насколько виртуозно можно написать обыденный и даже отвратительный предмет! Согласна, ребята. А все же мне не нравится... Но не обращайте на меня внимания, мне и вазочки с цветочками не нравятся, я вообще сложный и капризный человек...

Вот не нравится мне "Матфей с ангелом".



Чисто идеологически - мне, видите ли, кажется, нет, я уверена, что Евангелие никто никому не диктовал, что Боговдохновенность - это свободное вдохновение, а не диктовка... Но если не вникать в сюжет, а просто смотреть - то светотень в картине потрясающа, отражает иной план бытия.

Хм, кстати, может возникнуть вопрос - почему же я, "беспринципный эстет", так люблю Брейгеля и Босха, отнюдь не тщившихся изображать пластическую красоту? Есть причины. Они хоть и изображали часто уродство, но - тревожное, нереальное, фантастическое, а я ведь нереальное всякое жуть как люблю. А вот у Рембрандта уродство уже реальное. Это меня отталкивает гораздо больше. И еще. Их уродство - это уродство зла, потому оно и воспринимается как должное, а у него парадоксально получается уродство добра, а так хочется, чтобы добро было и красивым... Может, ценна его направленность показать внутреннюю красоту, но... Это напоминает "Мисс Зато она хорошо учится". А не надо "зато", хорошо учиться надо в том числе. Говорю же, я как Чехов - за тотальную красоту, как Достоевский - "красота спасет мир", не одно добро... Не один дух, но и тело. Вот идеал - одухотворенная форма, синтез иудейства и язычества, то бишь само христианство - теозис! Да!..