blackmoon3712

Правда земли и правда стихии, правда страсти - это очень разное. (стихи Владимира Гиппиуса)

Снам немудрым сердцем внемля,

правду древнюю приемля,

песни верныя пою.—

Детской пламенея страстью,

я иду к земному счастью,

преходящее люблю!

Пред мятелью содрогаясь,

неге вешней отдаваясь,

верю в молодость свою,—

обольщеньям сладко внемлю,

всё люблю и всё приемлю,

пламенею—и пою!

(Эдвард Джон Пойнтер)

У берегов реки, широкой и холодной,

Под шумы северных, безлиственных ветвей,

Я, как бы зверь степной, бродил — всегда свободный,

Пугаясь сумрака, спасаясь от огней.

Я ждал от волн ладьи, утраченной далеко,

Бегущей как волна и белой как снега,

И с дольних берегов реки моей широкой

Порой я прозревал иные берега.

Я знал, волна сметет — в мгновенье злобы властной -

Меня, как некий сон, от берегов земли —

Под своды дальние, за тот туман безстрастный,

Где сонмы облаков равниной полегли.

Но перед тайной той давно смежил я око...

Люблю далекое, боюсь земныхъ теней —

У береговъ реки холодной, и широкой,

Под шумы северных, безлиственныхъ ветвей.

(Эдвард Мунк)

Странно напомнили Butterfly Temple... меня ведь там привлекает не "правда земли", по большей части чуждая и отвратительная, а "правда стихии", правда страсти, это разное. Жаль, что Розанов этого различия не понимал.

*

Мережковский близок...

Так жизнь ничтожеством страшна

И даже не борьбой, не мукой,

А только безконечной скукой

И тихим ужасом полна,

Что кажется,—я не живу,

И сердце перестало биться,

И это только наяву

Мне все одно и то же снится.

И если там, где буду я,

Господ меня, как здесь, накажет—

То будет смерть, как жизнь моя,

И смерть мне новаго не скажет.

(Одилон Редон)

Если бы душа полна была любовью,

Как Бог мой на кресте,—я умер бы, любя.

Но ближних не люблю, как не люблю себя,

И все-таки порой исходит сердце кровью.

О мой Отец, о мой Господь,

Жалею всех живых в их слабости и силе,

В блаженстве и скорбях, в рожденьи и могиле,

Жалею всякую страдающую плоть.

И кажется порой,—у всех одна душа.

Она зовет Тебя, зовет и умирает,

И бредит в шелесте ночного камыша,

В глазах больных детей, в огнях зарниц сияет.

Душа моя и Ты,—с Тобою мы одни.

И смертною тоской, и ужасом объятый,

Как некогда с креста Твой Первенец распятый,

Мир вопиет: Ламма! Ламма! Савахфани.

Душа моя и Ты , с Тобой одни мы оба,

Всегда лицом к лицу, о мой последний Враг.

К Тебе мой каждый вздох, к тебе мой каждый шаг

В мгновенном блеске дня и в вечной тайне гроба,

И в буйном ропоте Тебя за жизнь кляня,

Я все-же знаю—Ты и Я одно и то-же.

И вопию к Тебе, как Сын Твой: Боже, Боже,

За что оставил Ты меня.''

*

Сологуб - симпатичен:

Быть с людьми—какое бремя!

О, зачем же надо с ними жить!

Отчего нельзя все время

чары деять, тихо ворожить,

погружаться в созерцанье

облаков, и неба, и земли,

быть, как ясное молчанье

тихих звезд, мерцающих вдали.

(Гюстав Моро)

Своеволием рока

мы на разных путях бытия,—

я—печальное око,

ты—веселая резвость ручья;

я—томление злое,

ты—прохладная влага в полях,—

мы воистину двое,

мы на разных, далеких путях.

Но, в безмолвии ночи

к единению думы склоня,

ты сомкни свои очи,

позабудь наваждение дня,—

И в безстрастном молчании

ты постигнешь закон бытия:

все едино в созданьи,

где сознанью возникнуть, там Я.

*

но Гиппиус - гениальна! "Электричество" - гениально... его постоянно цитирует ДС, и ведь правильно делает!

Две нити вместе свиты,

Концы обнажены.

То „да" и „нет"—не слиты,

Не слиты—сплетены.

Их темное сплетенье

И тесно, н мертво.

Но ждет их воскресенье,

И ждут они—его.

Концов—концы коснутся,

Другие „да'' и „нет".

И „да", и „нет" проснутся,

Сплетенные—сольются...

И смерть их будет — Свет.

Глухота

Часы стучат невнятные,

Нет полной тишины.

Все горести понятныя,

Все радости—скучны.

Угроза одиночества,—

Свидания обет...

Не верю я в пророчества

Ни счастия, ни бед.

Не жду необычайнаго,

Все просто—и мертво.

Ни страшнаго, ни тайнаго

Нет в жизни ничего.

Везде—однообразие,

Мы—дети безъ Отца.

И близко безобразие

Последняго конца.

Но слабости смирения

Я душу не отдам.

Не надо искупления

Кощунственнымъ словамъ.

(Джон Уильям Уотерхаус)

вот за это всегда ее обожала: не Ницше в юбке, а гораздо даже круче него!!

*

Минский хорош!!

Есть храм. Все двери заперты,

Засовы все задвинуты.

И мы стоим на паперти,

Забыты и отринуты.

Мы слышим смутно пение,

Что издали доносится,

Не зная, в чем служение,

О чем в мольбах там просится.

Мы видим дым от ладана,

Что вьется сквозь отдушины.

Но тайна не разгадана,

Молитвы не подслушаны.

(Александр Кабанель)

Это про Третий Завет и тех, кто его предчувствует)

*

Мережковский - против культа страдания, за это обожаю и прощаю многое.

У Толстого не зря Бердяев «видел много правды», хотя бы и отрицательной. И я вижу. И отчасти можно понять «жестокую» отчужденность умирающего князя Андрея от мира живых. Что хорошего испытал он в этом мире? Войну? Смерть жены от родов? Или, может, пеленки Наташи, которые Мережковский не без основания считает «знаменем» мира? Да пошло оно всё к чертовой матери, если нет ничего иного, более настоящего, более истинного, и, уж извините, более прекрасного! Но вот что верно: его «любовь ко всем» - в сущности лишь нелюбовь к себе.

Толстой прав в апофатике, но неправ в страхе, неправ и в прагматизме... странно, как крайности сошлись. О да, насчет Троицы и морального правила он отвратительно неправ. А кстати, моральное правило и из троичного принципа вывести можно: антимонархизм, личность и общение, любовь и единение при отдельности каждого.

"Возражая совершенно ребяческими доводами на глубочайшее христианское учение о Триединстве Ипостасей (учение, следъ котораго можно заметить и въ другихъ религіяхъ, напримЬръ въ древнемъ браманизме и во всей европейской философии отъ Плотина до Гегеля) — кощунственно называя это ученіе „кощунственнымъ", заключаетъ онъ такъ: „этотъ страшный кощунственный догматъ ни для кого и ни для чего не может быть нужен —нравственнаго правила из него вывести невозможно никакого. (почему ж, я вывела, а у тебя просто фантазии не хватило)) Вотъ настоящий, хотя и скрытый ходъ мысли во всей богословской критике Л. Толстого: не потому изъ такого-то или такого-то догмата нельзя вывести нравственнаго правила, что догматъ этотъ ложенъ, а наоборотъ, онъ ложенъ потому, что изъ него нельзя вывести никакого правила."

„Всё, всех любитъ., — думаетъ князь Андрей, — значит никого не лю6ить, значитъ не жить этою земною жизнью". И чемъ больше,—прибавляетъ Л.Толстой уже отъ себя, — проникался онъ этимъ началом любви, темъ больше онъ отрекался отъ жизни, и темъ совершеннее уничтожалъ ту страшную преграду, которая, когда у насъ нетъ любви, стоитъ между жизнью и смертью".—„Всех любить—значитъ никого любить"—вотъ любовь для насъ, живыхъ, непонятная, и страшная, страшнее всякой ненависти. Намъ кажется, что это вовсе не любовь, а скорее отсутствие любви. И действительно, взглядъ князя Андрея на все живое становится „холодным, почти враждебным"

"И эта-то ужасающая насмешка мертваго надъ живыми, этотъ отталкивающий холодъ, это безконечное презрение и вражда ко всему живому, по мненію князя Андрея, по мненію Л. Толстого, и есть именно „та любовь, которую проповедывалъ Богъ на земле".

"Доныне казалось намъ, живымъ, что Христосъ пришелъ проповедывать ученіе Свое не мертвымъ, а живымъ, и что живые могутъ понять Его. Но вотъ оказывается, что это ошибка, что все живое для Христа „не нужно'' —между Христомъ и жизнью нетъ никакого соединенія;—„Мы не можемъ понимать другъ друга". Только умирающіе, почти мертвые могутъ Его понимать. Княземъ Андреемъ и Л. Толстымъ окончательно отвергнуто это слово: „Богъ не есть Богъ мертвыхъ, но живыхъ",—„у Бога все живы"; для князя Андрея и Л. Толстого Богъ есть Богъ только мертвыхъ,—у Бога все мертвы.„

(Эдвард Мунк)

"Конечно, такому Богу нельзя молиться; между такимъ Богомъ и людьми, по крайней мере, живыми людьми, не можетъ быть никакого притяжения, а можетъ быть только безконечная сила обоюднаго отталкивания. Ученіе Христа, которое въ действительности есть неимоверное приближение человеческаго къ божескому, становится у Л. Толстого ихъ неимовернымъ отдалениемъ, отчужденіемъ."

"Мы уже много разъ видели самое глубокое противоречие въ существе Л. Толстого, — противоречіе между умствующимъ христианиномъ, старцемъ Акимомъ и не думающимъ, не говорящимъ, но действующимъ язычникомъ, дядей Ерошкою, между стихийною, слепою, а потому имеющею въ себе только начало святости, но до конца, какъ святость, не сознанною любовью къ себе, и совершенно сознанною, но зато и совершенно отвлеченною любовью къ другимъ, которая въ сущности вовсе не есть живая любовь къ другимъ, а только умерщвляемая и не умертвимая любовь къ себе, желаемая и не достигаемая нелюбовъ к себе: „любить всехъ —значитъ никого не любить", то есть, не значитъ любить другихъ, какъ любишь себя, а именно только никого не любить, и себя не любить, какъ не любишь другихъ."

Именно-именно, в это всё всегда и вырождалось.

*

«Христос учил не делать глупости» - да ладно?! Бог-Хозяин, человек-работник, полураб – это действительно пошло. И «проигрыш», и страх – вроде свободны, но есть-то нечего – отлично подметил.

„Ты нашъ Отецъ, а мои твои дети"? Нет, это такъ было когда-то, а теперь иначе: теперь—„ты нашъ хозяинъ, а мы твои работники, твои наемники,—волю намъ дали, а есть намъ все-таки нечего, вотъ мы и работаемъ на Тебя, работаемъ пока: сегодня на Тебя, а завтра на другого". Тутъ уже—не „Отецъ нашъ, который на небе", а символический разговоръ яснополянскаго мужиченки съ бариномъ, Львомъ Николаевичемъ:,, Баринъ, дай жеребеночка.—Никакого жеребеночка у меня нетъ. — Нетъ есть! — Ну, ступай съ Богомъ. Я ничего этого не знаю."

"Ведь это именно такъ, ведь я не искажаю, а только обнажаю то, что сделалъ Л. Толстой; ведь не даромъ-же столь утонченные, столь пламенеющіе религіознымъ огнемъ, и вместе съ темъ столь родные, кровные, евангельскіе символы Отчей любви, Сыновней свободы подменилъ онъ своими собственными символами столь сравнительно холодныхъ, внешнихъ, грубыхъ отношений, какъ отношенія Хозяина и Работника; ведь совершился-же при этой, пусть даже нечаянной, подмене какой-то не восполнимый, но зато играющий въ руку нигилисту Л. Толстому, ущербъ святости.

Сынъ знаетъ Отца; рабъ не знаетъ Господина; работникъ отчасти знаетъ, отчасти не знаетъ Хозяина; онъ больше умствуетъ, хвастаетъ темъ, что знаетъ барина: „я знаю, что Ты человекъ жестокий, жнешь, где не сеялъ, собираешь, где не разсыпалъ, вотъ-же Тебе твой талантъ". Это разсчетъ хозяина и работника. Работник не можетъ „войти въ радость господина своего", а разве только въ прибыль хозяина.—„Мужиковъ надо держать вотъ какъ!" — говаривалъ, показывая свой крепкосжатый кулакъ Николай Ростовъ, тоже хозяинъ. И небесный Хозяинъ у Л. Толстого держитъ работниковъ своихъ „вотъ какъ": онъ загоняетъ ихъ, какъ зайцевъ, ухающими пугалами смерти и страданій „на дорогу любви". Какая-же однако любовь, какая свобода, ежели „пугалы".

„Я как-то думалъ,—признается Л. Толстой, — какъ больно, что люди живутъ не по Божьи, и вдругъ мне стало ясно, что какъ-бы человекъ ни жилъ, онъ всегда живетъ такъ, что законъ не будетъ нарушенъ, только проигрышъ остается за человекомъ. Онъ-же не исполнилъ, какъ человекъ — исполнилъ его, какъ животное, какъ, еще ниже, кусокъ разлагающейся плоти. Для меня это стало ясно и утешительно". (АААААА!!!) Страшная ясность, неимоверная утешительность. Ведь не можетъ Л. Толстой не сознавать, что отъ начала міра до возникновенія толстовской религіи никто или почти никто, даже самъ онъ, Левъ Николаевичъ, закона любви такъ, какъ онъ его понимаетъ, сознательно не исполнилъ. И следовательно почти все человечество за исключеніемъ семи, да и то, кажется, сомнительныхъ, потому что безсознательныхъ праведниковъ, не более, какъ ,,разлагающаяся плоть", смрадная падаль. И это-то находитъ онъ съ точки зренія той самой любви, которую проповедывалъ Богъ на земле, не только яснымъ, разумнымъ, справедливымъ, но и „утешительнымъ". — Господь не хочетъ погибели грешныхъ, но чтобы все спаслисъ. „Истинно, истинно говорю вамъ, ангелы на небесахъ радуются о единомъ кающемся грешнике более нежели о десяти праведникахъ". Такъ для Бога, такъ для Сына Божьяго. Но не такъ съ хозяйской, толстовской точки зренія. „Их надо держать вот как!" Почти все живое погибнетъ — туда ему и дорога. Работникъ входитъ въ прибыль хозяина своего — ведь „проигрышъ" все-таки за человекомъ, хозяйский разсчетъ не нарушенъ, — а объ остальном ему горя мало. Было-ли когда-либо вообще произнесено не более жестокое, а только более жесткое, грубое, холодное „нехристіанское" слово о христіанской любви."

"...любовь, свободная любовь изъ подъ палки, изъ подъ плети, изъ подъ ухающихъ пугалъ. „Дитя мое, отдай мне свое сердце", — ведь все равно, если не отдашь, проигрышъ за тобою, ты будешь кускомъ разлагающейся плоти. Понятно, что, слыша такой призывъ Отца, умирающий Аміель дрожитъ, какъ затравленный заяцъ; понятно, что Иванъ Ильичъ, пролезая въ узкий черный мешокъ, въ который толкаетъ его „неодолимая, невидимая сила", — „бьется, какъ жертва въ рукахъ палача", И ужъ если-бы, по крайней мере, откровенно и только — палачъ. А то наполовину палачъ, наполовину отецъ[1]. Я не знаю въ исторіи всехъ религій ничего ужаснее, ничего безобразнее, чемъ этотъ толстовский хозяинъ, палачъ небесный, притворившийся отцомъ небеснымъ, этотъ яснополянский помещичий Богъ съ не добрымъ, а только добродушнымъ лицомъ бурлака-философа Левина, Пьера, Нехлюдова, из-за котораго выглядываетъ ястребиное лицо кулака Брехунова. Ежели я не могу быть сыномъ Отца Небеснаго, то не хочу быть и „работникомъ" такого Хозяина,—пусть ужъ лучше я буду по прежнему рабомъ, дрожащею тварью, даже „кускомъ разлагающейся плоти" — это все-таки менее позорно и жестоко."

Жестко, грубо, холодно, "держать в кулаке"... Любовь из-под палки: не отдашь сердце, не отдашь себя – хуже будет. Наполовину отец, наполовину палач - но это не ново, тут Толстой ничего не выдумал даже)

"...такъ христіанство—не только без Бога Отца, но и безъ Сына Божьяго, христіанство безъ Христа. „Соль—добрая вещь, но если соль потеряетъ силу, чемъ исправить ее? Ни въ землю, ни въ навозъ не годится; вонъ выбрасываютъ ее". Кажется, толстовское „христіанство" и есть именно эта самая пресная изъ всехъ пресныхъ вещей, — эта соль, переставшая быть соленою, которая ни въ землю, ни въ навозъ не годится, и которую „вон выбрасывают".

Религіозное опошленіе, сведеніе всехъ слишкомъ опасныхъ безплодныхъ вершинъ и глубинъ къ одной практически-полезной сельско-хозяйственной плоскости продолжается."

(Александр Кабанель)

тут я скажу, примерно как Розанов: глянешь в глаза той же Федре, и не захочется никакого толстовства, в одном этом образе больше правды и даже истины, чем в многотомном "евангелии" Толстого. нет уж, не надо нам таких "благовестий"))

про Толстого и вот к чему прихожу. Так-то он понимал, что всё усложняется, ускоряется, что скоро станет более чем непонятно насчет "вечных истин", что вчерашнее знание сегодня уже не актуально, что прочного отныне ничего нет, соответственно, и веры в это "прочное" тоже. Но выбрал спрятаться в "опрощение", причем, сука, искусственное, не менее "сделанное", чем та культура и цивилизация, от которых он пытался уйти, а то и более. Можно сказать - ну многие великие и не очень попрятались, кто куда. Да. Вот только его "домик" какой-то особенно отвратительный. Не то что жить там, смотреть на это невозможно.

***

Мораль не дружит со страстью, с разумом получается лучше)) ну потому что разум - инструмент, его можно к чему угодно приладить (соизмеримому с ним, не безмерному, конечно).

***

Слушаю вот лекции про русскую литературу на Магистерии. Тургенев, влияние на него Жорж Санд - любопытно. История написания и изданий "Войны и мира" - показательно во многих отношениях. Про Достоевского даже не начинала - если нам заявляют, что будут толковать о "главной идее" его произведений - это сразу будет херня. Достоевского понимали только гении Серебряного века.

Кстати, цикл лекций о последнем поражает отсутствием Мережковского, Гиппиус и Иванова - маст хэв казалось бы, минимум, а вот хрен. Зато Блок[1], внезапно - главный поэт эпохи, сопоставимый с Пушкиным (вечно у нас в "светила" попадают мутные, неопределившиеся типы, слишком понятно, что и Толстой с Достоевским попали в канон не за гениальность, а за консерватизм, то есть они гениальны, да, Достоевский уж точно, но будь у них другая идеология - поминай как звали, добро пожаловать во второй-третий ряд, ведь слишком ясно, как конструируется канон нашей культуры, и бесит это неимоверно). Понятно, что невозможно обойти Брюсова с Анненским, и спасибо за них, но все остальные типа Гумилева - сорри, уже не оттуда. Но почему-то именно с ними ассоциируется Серебряный век. (???) А где, черт возьми, Розанов? Спасибо хоть Сологуб с Белым есть! Но где обалденные поэтессы вроде Марии Моравской? Или хотя бы Коневской, Волошин? И неужели непонятно, что нельзя, категорически нельзя в один цикл впихивать символизм, акмеизм и футуризм?! А Бунин с Горьким - совсем не оттуда, ну очнитесь, вы бы еще Чехова вспомнили! И Толстой еще был жив, че нет-то?! Сижу с фейспалмом. Надоело. Этот канон неправильный, несите другой.

(Почему в "греховности" обвиняли только символизм? Разве нет греха рационализма, например? Что-то я смотрю, в грехах обвиняют самое прекрасное и гениальное...)

(Гюстав Моро, "Святой Себастьян")

***

А есть позитивная динамика во снах, хоть там скандал устроить могу, наорать как следует, эх... всегда теперь так делаю, когда работа снится))

***

Само место, куда я езжу на терапию, расположено чудесно и вдохновляет. Во-первых, станция метро - Чернышевская, а этого писателя я более чем уважаю. По пути прохожу мимо трех христианских храмов 18 века - это просто приятно, как напоминание о моей вере. Но самый кайф по дороге - это дом Мурузи на Литейном, где жили Гиппиус с Мережковским, это для меня священнее всякого храма, и очень странно, что там нет никакого посвященного им музея, это свинство( А если пройти в другую сторону от метро (что я и сделаю, когда потеплеет), то там будет знаменитая ивановская "башня", где, опять-таки, ничего мемориального нет( Но для меня это по умолчанию святые места.

(Гюстав Моро, "Муза и Гесиод")

***

Что отлично на терапии - психологиня меня чувствует. Как только чуть сопротивление - понимает. Мне легко сказать ей: а я ничего не хочу делать, для нее это тоже ответ. Все мои страхи - понятны и значительны, а не херня какая-то. Я постоянно получаю от нее подтверждение того, что меня принимают и мне можно быть собой. "Ну конечно, это логично, что вы не захотели об этом думать, раз тоска прошла". На каждое мое признание - сочувственный кивок и "ну конечно, это ведь понятно..." Соответственно мне, легко уточнять - у меня даже не паника, а застывший ужас и бессилие. Небольшая тревога оставалась и после, но в целом... мне даже чем-то приятным хочется с ней делится - порадовала ее, рассказав, какие замечательные люди жили по соседству))

Итак, лежать и отдыхать - можно и нужно. Наконец-то мне это не только разрешают, но и рекомендуют!! Кайф-то какой!..

(Фрэнк Кадоган Купер, "Спящая Титания")

Пока договорились обсуждать текущие моменты, как бы отдыхать и в терапии. Если захочется обсудить что-то более фундаментальное - дам знать, да и хз когда оно само может выскочить.

У меня богатый внутренний мир)) (это ее слова: "мне кажется, даже если поместить вас куда-то в вакуум, вам будет что рассказать, у вас в основном вся жизнь протекает внутри") Мне очень нравится, когда меня видят и с энтузиазмом/поддержкой относятся к моим идеям - "татуировка тоже может быть ресурсом!" Поговорили о том, что символизируют для меня змея и волк)

Насчет заедания пустоты - не только дыра в общении (нехватка тепла, принятия, реакции, отражения), но и в сексе-эросе, забыла сказать... такой заменитель... когда сыта в этом плане, никакого переедания нет. Вообще чисто биологически логично, что люди едят, чтобы почувствовать себя в безопасности, тепле и комфорте, это такой младенческий рефлекс, который включается, когда больше себя порадовать нечем... и тем более устойчив, потому что телесен - духовных и душевных радостей и интересов может быть маловато.

***

Про "Мелкого беса" лекция Лекманова - плохо. Как это в романе нет особенностей русской жизни? А империализм и презрение к другим народам? И что мне интересно - вот эта атмосфера всеобщего доносительства - она чисто российская или все же в те времена - нет? Нет "луча света", но есть пара-тройка приличных людей, один из которых, что интересно - актер (аналогично в "Тяжелых снах").

Удивительно же то, что лектор как будто специально самое главное в романе пропускает: "ну дальше там неинтересно и даже пошловато" - ага, дальше там прямая речь автора о поруганной красоте!!

(Гюстав Моро, "Вирсавия")

Что весьма далеко от поверхностного толкования лектора. Да и "внутренняя красота" женщины - зверь слишком понятный, не то мужской фетиш, не то попросту коврик для ног. Да и про внутреннюю красоту Наташи Ростовой как-то смешно говорить. А Сологуб, по крайней мере, искренне восторгается "внешней" красотой. Неужели ничего не будет сказано про "языческие" монологи Людмилы, как будто списанныне с романов Мережковского?! Не списанные, разумеется, это дух эпохи такой. Нет, не сказано! Почему же Людмила - "прекрасное зло"? Она просто родилась не в то время, не в том месте)

(Гюстав Моро, "Фракийская девушка, несущая голову Орфея". мне кажется, примерно так Людмила и выглядела, и улыбалась...)

И вот это, про "жертву" (барашек Володин). А почему жертва, собственно, должна к чему-то вести, что-то очищать? Это нормально, что она нелепа и бессмысленна. И христианство не про то, что какие-то жертвы очищают, а про то, что была только одна такая Жертва, и то этот термин архаичен и скорее от бедности языка и для того, чтобы современникам было более-менее понятно. Только одна. Остальные - абсурдны, это показано абсолютно верно! А к чему убийство Володина должно было привести? Могло привести? Вот если бы из-за этого настало "просветление", то это реально сатанизм был бы. Ну посудите сами: я убил человека, и тут до меня дошло, что я жил неправильно, и как начал каяться... Хм, а без убийства никак бы не дошло? Тогда спасибо, не надо, живи как жил. А то получается, что кто-то должен жизнью заплатить за апгрейд твоего морального облика. Нахрен иди.

(Кстати, в лекции про "Смерть пионерки" та же херня. Там - беспросветный уже культ смерти ради смерти, но может ли быть смерть ради жизни? Нет. Только один раз была "слезинка Ребенка", на которой можно строить, но только потому, что этот Ребенок - Он же и Архитектор. В этом смысле подражать Ему - невозможно, значит идти против Него, выворачивать Его смысл наизнанку. А Россию, мне кажется, реально додавили до массового культа смерти как таковой, и отнюдь даже не прекрасного.)

И мне как раз роман было читать легко и не сказала бы, что неприятно.

Толкование лектора скучное и поверхностное, но ночью после этого ко мне прилетело гениальное толкование романа. Это не "что хотел сказать автор", это что вижу я. Отталкиваясь от дуальности Пыльников-недотыкомка. Прозвучит странно, как к этому ни подводи, так что сразу и прямо, и да, перед многими словами тут надо ставить "что-то типа того" и "условные". Итак, Пыльников и недотыкомка - два образа Эроса, то, как видят его язычники (Людмила) и Передонов (сорри, но - историческое христианство). Даже все признаки у Передонова налицо: угрюмость, жестокость, паранойя, угождение власти, полное отсутствие творческого духа и свободы. Желание пакостить, уничтожать, неспособность видеть красоту - сорри, туда же. Володин - Христос этой самой церкви, примерно ее же уровня, но в конце концов она и его убивает - даже такой ей мешает, даже такого она боится. Варвара - низшее язычество, как бы порабощенное и приспособленое историческим христианством для своих целей, но над деле победившее его, обманывающее, успешно водящее за нос. Логично, что браком церковь сочетается именно с ним - сначала фактически, а потом и формально. Да, они постоянно лаются, и все же живут вместе. Заметим, что каков Передонов, таково и его окружение, с той же Людмилой у него общего ничего нет и он не способен видеть и чувствовать, как она. Но и с ней не всё ладно: даже сильно облагороженное и идеализированное язычество всё равно обращается с Эросом не всегда хорошо, способно на насилие, жестокость и в некотором роде развращение (хотя в общем и целом отношения Саши и Людмилы мне даже нравятся), также любовь к плоти как будто не отодрать от любви-принятия боли, которую плоть также испытывает, как будто наслаждение невозможно без страдания. И вот тут для меня ясно: нужно что-то третье, первые христиане тоже не просто так бежали от прекрасного язычества хоть в пустыню, хоть на арену цирка в пасть медведя, нет, не просто так. Но для Сологуба, разумеется, всё безысходно: церковь-то сама себя пожрет, но и язычество не изменится. В жажде чего-то третьего я, разумеется, с Мережковским.

(Гюстав Моро, "Иов и ангелы". не припомню, чтоб его навещали ангелы, ну да ладно)

Но Сологуб хорошо описывает безысходность, че уж, это его тема.

(Гюстав Моро, "Христос в Гефсиманском саду")

Но! Ошибочно было бы сказать, будто он проповедует культ смерти. За культом смерти и небытия (растворение в коллективе - разве ж это жизнь?) - это к советским авторам. А у Сологуба культ иного бытия, иной жизни, и очень трезвый взгляд на жизнь здешнюю.

(Гюстав Моро, "Святая Цецилия")

из "приведения к нормальности" в "Баффи": обязательно надо наладить дружеские отношения с бывшими, без этого прям никак. Что ж, это бывает правильно и полезно, да. Это необходимо, когда есть дети. Но почему бы не признать и такой вариант нормы: мы вместе пережили такое, что лучше нам больше не встречаться? Так тоже бывает, и что, это сразу патология? Здоровье - это не когда человек бесконечно мирится, прощает, раздает всем мир, дружбу и жвачку. Здоровье - это когда человек знает, с кем ему стоит поддерживать отношения, а с кем на хрен не упало. Здоровье - это, прежде всего, забота о себе.

Кстати... Недавно меня пронзило одно стихотворение Л. Не столько даже тема, хотя и она тоже, сколько общий накал... Привожу с согласия автора, пунктуация сохранена:

"Сквозняком дружбы не порть

доверие

Скажи в лицо. Попрощайся со

мной.

В стихах к чувствам ищу аллегорию

В жизни, сука, не все так просто.

Введи мне на любовь мораторий

Я веду себя как подросток.

Еще верю в словесный фонтан

В флирт по дружбе и обещания.

Хах, это мне не хватает ран.

Целься! Не защищай меня

Абсолютное ниочем, тлен.

Что живо еще верой в людей

Найди тысячу мне замен

Среди самых верных блядей.

Вытри ноги о мою доброту

О мою верность и мое терпение,

Себе другого мужчину найду

Влюблюсь в него до упоения.

Долой новые вздохи с прошлым

Доброта - мое пятно родимое

Мне с тобой невыносимо тошно,

Связывало нас что-то мнимое.

Ты стремительно удаляешься

Больше ласковых слов не пой!

Так чего же ты сомневаешься

Уже в прихожей? Дверь закрой.

Не терплю, когда в преддверии

Ни туда ни сюда ногой.

Сквозняком дружбы не порть

доверие.

Я сама пустословие во плоти

Тварью творчество во мне

пророждается.

Только, знаешь, меня не спасти.

Некрещеным вовек не покаяться.

(Анне поезд голову снес

В романе Льва Толстого

Любви составы, тяжестью колёс

Отсекают неразумные головы.)"

Перепечатала от руки и с любовью) Автору 23 года, и она прекрасна...

***

Из серии fun facts about: взаимоотношения между Ангелом, Спайком, Баффи и Друзиллой можно выразить такой замечательной фразой из совсем другого произведения: "он ломает - я чиню! он ломает - я чиню!!"

***

Так-то вроде уже отпустило, а все же... нет-нет, да и начинаю злиться на Баффи, вот лежу ночью, и прям злюсь: какого черта эта идиотка не делала, что хотела, имея, по большому счету, все возможности?! Особенно когда Спайк был "беззащитен, как котенок")) поигралась бы хоть, а не била под дых, это разные вещи все же) Да и сценарий мог быть куда более интересным. А что, если бы Спайк избавился от чипа до того, как вернул "душу", но после того, как влюбился в Баффи? К примеру, если бы она его бросила потому, что он опять начал убивать людей (или вроде как "завязал", но "сорвался") - это я бы поняла, даже это, топорное (по сравнению с моими предыдущими вариациями), было бы лучше того, что наворотили в сериале. Можно было бы замутить красивую сцену, как она его пытается убить, но не может (можно и с сексом, даа), а потом говорит: вали из города и не попадайся мне на глаза, "ты знаешь, почему". И после этого он возвращает "душу" - тоже неплохо. Но, пожалуй, больше всего на свете мне бы хотелось, чтобы она призналась: да, черт возьми, у меня есть личные интересы, и ради них я могу наплевать примерно на всё: поставить целый мир под угрозу, побежать мстить или, напротив, не убить того, кого бы "по призванию" следовало... а уж спать тем более буду, с кем хочу, о чем речь вообще?! И лучше бы она убила Ангела не "потому что должна", а попросту со злости, правда. И Спайку бы говорила, как есть: я тебя не люблю, но мне с тобой хорошо до безумия, но безобразничать не позволю. Вот чего хочется, а не невнятного мычания из сериала и не псевдопсихологии из комиксов, и не морализаторства примерно отовсюду. Роскошные могли бы быть диалоги... Но для этого Баффи надо было сделать более умной, честной и эгоистичной. И вот тогда я бы ее любила. А это недоразумение какое-то ходячее.

ну и красота всегда уместна)







А еще всегда хотелось, чтобы Баффи не была настолько недалекой. Спайк неглуп, но на ее фоне и вовсе выглядит мудрецом. И в общем-то имеет все основания смотреть на нее немножко снисходительно: ну да, глупенькая девочка, но я ее люблю, что ж делать... А мне хочется, чтобы она обрывала его, когда он несет чушь, и тыкала носом в противоречия и несоответствия) О да, я хочу совсем другую Баффи, факт.
И еще было бы отлично, если бы она демонстрировала побольше чувств к Спайку, да и пораньше 6 сезона. Пусть это была бы борьба с собой и всякая такая хрень, но и - живые чувства. Надо это хотя бы затем, чтобы не сложилось впечатления, будто достаточно упорно побегать за женщиной, которой ты нахрен не сдался, чтобы она "стала твоей". Понятно, что в такой трактовке упускают, насколько упорно Спайк "бегал", сколько вытерпел и скольким пожертвовал (такое никому не под силу), а также его обаяние и привлекательность) Кстати, из-за последнего холодность Баффи смотрится совсем уж неправдоподобно.
И, в сотый раз повторю: мне нифига не нравится, что из любви сделали для персонажа морковку на веревочке, за которой он бежит и бежит туда, куда вообще не собирался... и ладно бы бежал, черт с ним, но хоть бы в конце ему морковку дали, за которой он бежал, нормальную, свежую, а не невнятный комбикорм из опилок (это я и к 7, и к 12 сезону).

***

Приснилось, что дома у меня живут штук семь разных зверей. Особенно порадовала большая кобра, которая ластилась ко мне, как собака, когда хотела есть, и даже слегка покусывала, и мне было норм, я шла на кухню и гладила ее по пути, а она быстро ползла рядом, очень запомнилось ощущение ее твердой, шероховатой шкуры... и холодной она точно не была. Грязища была в квартире от этого зверинца, но кобра реально порадовала, тем более что живых мышей она почему-то не ела. Укрепляюсь в мысли, что татуировка с коброй таки будет... и еще как минимум один пирсинг, но это всё, конечно, потом, когда будут свои деньги.

О, а вот так я увидела "Лилит" Кольера.

***

Сегодня во сне было прям "ныне отпущаеши". Мне много месяцев упорно снилось, что я хожу в школу, в своем возрасте и со своими полутора высшими. Не то что-то надо закончить, не то сделать идеально... но задолбало. И вот сегодня снится типа конец года и надо идти на какое-то мероприятие и страдать херней, а я прям так не хочу, причем ясное ощущение "сколько можно такие сны видеть, надело", что и не пошла, возвращаюсь домой к матери и отчиму (тоже почему-то часто снятся мне вместе, хотя дядька был отвратительный). И там еще сидит какой-то мужик, и я понимаю, что он может меня от этого абсурда освободить (незнакомый, некрасивый, пожилой), и говорится это всё в бредовой форме, но я отчетливо сказала: "да сколько можно уже, мне 32 года, а я всё в школу хожу! хватит, надоело!" и предкам: "вам не кажется, что это ненормально?! почему вам всё равно?" и он такой - ну ладно, больше не будешь. Обстановка помрачнела, как будто раньше была "иллюзия", а сейчас типа "реальность", но мне всё равно полегчало. Я вроде себя освободила от этой "петли времени", но не самостоятельно, что тоже о многом говорит(( В моих снах я в таких случаях обращаюсь к пожилым мужчинам, про которых знаю, что у них есть власть мне помочь. Типа фигура отца, которого у меня почти не было? Они вроде чужие и отстраненные, мне абсолютно никто, но помогают. Отец был как раз ласковым, эмоциональным, но безответственным раздолбаем, каким противопоказано заводить детей.

***

Приятный был сон. Во-первых, пришли бывшие любимые однокурсницы практически полным составом и с чем-то меня поздравляли, что-то дарили. Во-вторых, был привлекательный мужчина, к которому я испытывала влечение вполне себе субъектное (т.е. не только потому, что он меня хочет), объятия, поцелуи, очень приятно, в общем... о, это же нечто среднее между... чеерт. В общим, побольше бы таких снов, хорошо бы и с сексом. Я, конечно, обожаю свое либидо, которое не дает мне покоя даже на АД, но его ведь буквально некуда девать...

(Фредерик Лейтон, люблю эту картину...)

***

Насчет запроса в терапии: мне надо, чтобы меня увидели и что-то обо мне сказали. Я как будто страдаю от невидимости или неадекватных/негативных отзывов. Мне нужно "зеркало"...

/2009, 2016-18 доп./

"Мельци хорошо играл на лютне, и у него был приятный голос. Иногда старался он рассеять мрачные мысли учителя музыкой. Однажды спел ему старинную песню, сложенную Лоренцо Медичи, сопровождавшую так называемый трионфо -- карнавальное шествие Вакха и Ариадны --

(Жан Антуан Гро, "Дионис и Ариадна", не про Леонардо, но про дух карнавала - вполне.)

бесконечно радостную и унылую песню любви, которую Леонардо любил, потому что слышал ее часто в юности:

О, как молодость прекрасна,

Но мгновенна! Пой же, смейся,

Счастлив будь, кто счастья хочет,

И на завтра не надейся.

Учитель слушал, опустив голову: ему вспоминалась летняя ночь, черные, как уголь, тени, яркий, почти белый, свет луны в пустынной улице, звуки лютни перед мраморной лоджией, эта же самая песня любви -- и мысли о Джоконде."

...

"Так разумом оправдывал он в смерти божественную необходимость -- волю Первого Двигателя. А между тем, в глубине сердца что-то возмущалось, не могло и не хотело покориться разуму."

...

"Ему всегда казалось, что последнее, может быть, недоступное людям, знание и последняя, столь же недоступная, вера привели бы разными путями к одному -- к слиянию внутренней и внешней необходимости, воли человека и воли Бога."

...

"Всю жизнь собирался он привести в порядок этот хаос, связать общею мыслью отрывки, соединить их в стройное целое, в одну великую Книгу о Мире, но все откладывал. Он знал, что здесь были открытия, которые на несколько веков сократили бы труд познания, изменили бы судьбы человечества и повели бы его новыми путями. И, вместе с тем, знал, что этого не будет: теперь уже поздно, все погибнет так же бесплодно, так же бессмысленно, как Тайная Вечеря, памятник Сфорцы, Битва при Ангиари, потому что и в науке он только желал бескрылым желанием, только начинал и не оканчивал, ничего не сделал и не сделает, как будто насмешливый рок наказывал его за безмерность желаний ничтожеством действия. Предвидел, что люди будут искать того, что он уже нашел, открывать то, что он уже открыл, -- пойдут его путем, по следам его, но мимо него, забыв о нем, как будто его вовсе не было."

(да, атрибуция автопортрета очень спорная, но не будем о грустном)

...

«Всегда хотелось умереть ему также, как он жил – в свободе и истине.» НО…

"Но было жаль Франческо: неужели и теперь, в последние мгновения перед смертью, возмутит он смиренную веру, соблазнит единого от малых сих?" В общем, пригласил Леонардо священника и распорядился о христианских похоронах, хотя самому ему это на хрен не сдалось... эх...

...

"Ему казалось, что неимоверные тяжести, подобные каменным глыбам, падают, валятся, давят его; он хочет приподняться, сбросить их, не может - и вдруг, с последним усилием, освобождается, летит на исполинских крыльях вверх; но снова камни валятся, громоздятся, давят; снова он борется, побеждает, летит, -- и так без конца. И с каждым разом тяжесть все страшнее, усилие неимовернее. Наконец, чувствует, что уже не может бороться, и с криком последнего отчаяния: Боже мой! Боже мой! для чего Ты оставил меня? - покоряется. И только что покорился, -- понял, что камни и крылья, давление тяжести и стремление полета, верх и низ -- одно и то же: все равно -- лететь или падать. И он летит и падает, уже не зная, колеблют ли его тихие волны бесконечного движения, или мать качает на руках, баюкая."

Как это – все равно? Ну это особое состояние, как у Ницше - "падать в небо"... у мистиков глубина и высота - одно.

***

«Противоположность» крыльев вещественных и духовных В любом случае – не тождество.

***

А я на самом деле считаю, что самая поразительная, самая сильная картина Леонардо (да и в принципе – одна из гениальнейших вообще) – именно "Иоанн Предтеча". Он там как живой... живая Тайна. Воплощенная мистика. Кому еще удалось совместить реальную земную форму с такой тайной, с таким духом? Раньше я даже боялась долго смотреть на него, сейчас – нет. Страшного в нем нет ничего.



Ясное дело, что это не изображение реального Иоанна, и не икона, а – очень емкий символ, имя которому – Предвестие. Ничего толком не ясно, и потому – мрак. Мрак, темнота – не только образ зла, но и неизвестности, тайны. Самая сокровенная сущность Бога – во Мраке, т.е. в Тайне.

Вообще – больше верьте в Бога, а про дьявола и вспоминать смысла нет, а то за каждым кустом будет мерещиться. Зло – есть. Но какой смысл в его персонализации?

Вот мещанство: «простоту паче мудрости, высочайшего не изыскуйте, глубочайшего не испытывайте.» А ведь по ту сторону – высочайшее и глубочайшее – едино. Сверх того, Христос говорил вовсе не про ту простоту, которая хуже воровства.

"Осматривая картины, он остановился в недоумении перед Иоанном Предтечею; сначала принял его за женщину и не поверил, когда Власий, со слов Франческо, сказал, что это Креститель; но, вглядываясь пристальнее, увидел тростниковый крест -- "посох кресчатый", такой же точно, с каким и русские иконники писали Иоанна Предтечу, заметил также одежду из верблюжьего волоса. Смутился. Но, несмотря на всю противоположность этого Бескрылого тому Крылатому, с которым свыкся Евтихий,-- чем больше смотрел, тем больше пленяла чуждая прелесть женоподобного Отрока, полная тайны, улыбка, с которой он указывал на крест Голгофы. В оцепенении, как очарованный, стоял он перед картиною, ни о чем не думая, только чувствуя, что сердце бьется все чаще и чаще от неизъяснимого волнения. Илья Потапыч не выдержал, яростно плюнул и выругался...

(ААААА, святого сделали похожим на женщину[1], и даже без бороды, и голым, какой ужас!!! концентрированный страх перед красотой, наготой, юностью, и перед всем, что не влезает в привычные рамки)

Евтихий слушал, не понимая. Он думал о другом -- о "бесоугодной иконе", хотел забыть ее и не мог: таинственный лик Женоподобного, Бескрылого носился перед ним, пугал и пленял его, преследуя, как наваждение. "

...

"Но работа не дала ему обычного забвения: крылья Предтечи напоминали то крылья механика Дедала, то крыло летательной машины Леонардо. И лик таинственного Отрока-Девы, лик Бескрылого вставал перед ним, заслоняя Крылатого, манил и пугал, преследуя, как наваждение.

На сердце Евтихия было тяжело и смутно. Кисть выпала из рук его. Почувствовал, что больше не в силах работать, вышел из дома и долго бродил сначала по улицам города, потом по берегу пустынной Луары." Я почти вижу его...

(не так всё было, но я решительно предпочитаю образы Моро))

...

"Вдруг из мрака выплыл и встал перед ним, как живой, полный дьявольской прелестью, лик Женоподобного, Отрока-Девы, который, указывая на крест Голгофы, с нежной и насмешливой улыбкою смотрел Евтихию прямо в глаза таким пристальным, ласковым взором, что сердце его замерло от ужаса, и холодный пот выступил на лбу. " самое интересное то, что я знаю эту тайну Голгофы, но мне мало кто поверит))

***

Важно: «…в самой глубине души его было сомнение, чувство неразрешимого противоречия… как же в Третьем Риме, в Русском царстве, Белый Клобук соединен с мерзостным венцом Навуходоносора царя, проклятого Богом – венец Христа с венцом Антихриста?»

А никак. Сверх того, и «небесное владычество» духовенства – все еще очень, очень земная категория, слепок с Царства Кесаря. То есть и сам Белый Клобук – не Христов венец, нет, что вы.

***

Вот наглядный пример того, как по-разному можно воспринимать женскую красоту. Евтихий увидел хорошенькую женщину с золотистыми волосами, вырезом на платье, слегка обнажившим красивую грудь… И что? И немедленно выпил, тьфу, стал «бороться с искушениями» и т.п.? Или немедленно плюнул, сетуя на непотребство и неприличие? А он че, он ниче, он мимо проходил, а тут ему вырез показали, вот ужас-то… Но Евтихий – нормальный человек. И красотой любоваться он умел, и бороться ему было попросту не с чем – он вдохновился и вписал ее в икону в образе святой. И всё. Примерно так это делали нормальные европейские художники, например:

("Несение креста" Симоне Мартини)

А вот у его дяди, рассуждавшем о «злых женах» и черт знает чем – отношение к женщинам непросветленное, ненормальное, дикое и темное.

А теперь возьмем Толстого, его любимого Левина. Увидев чуть глубокий вырез в женском платье, он, бедный, не знал, куда глаза девать. Ему тут же мерещились искушения. Непросветленное, «природное» отношение налицо. Как он, такой, был чист и верен в браке?.. Нет, честно – мне Мережковский ближе Толстого. Толстой весь в природе (и уйти от нее может только чисто по-монашески, отрицая и принижая ее), а Мережковский – утонченный талант Серебряного века, аристократ духа…

Или вот еще.



«Джоконда» Леонардо ведь, несмотря на весь обобщенный, символический ее смысл, вполне женщина – красивые руки, полная грудь… И чуть видна даже та ложбинка, но она вовсе не воспринимается «соблазнительно» - воспринимается она совсем по-другому. Хотя, оно конечно, смотря кто смотрит – некоторые товарищи, как Франциск Первый, могут и на его «Иоанна Крестителя» смотреть непотребно… Эти две картины – пророчества хотя бы потому, что они – о «женщине» и о гендере, вообще-то, а это не только о сексуальности, но и о ней тоже.

"Леонардо по-прежнему работал над Иоанном Предтечею. Но работа, по мере того, как шла вперед, становилась она все труднее, все медленнее. Иногда казалось Франческо, что учитель хочет невозможного. С таким же дерзновением, как некогда тайну жизни в моне Лизе, теперь, в этом Иоанне, который указывал на крест Голгофы, испытывал он то, в чем жизнь и смерть сливаются в одну, еще большую тайну.

Порою, в сумерки, Леонардо, сняв покров с Джоконды, подолгу смотрел на нее и на стоявшего рядом Иоанна, как будто сравнивал их. И тогда ученику казалось, может быть, от игры неверного света и тени, что выражение лиц у обоих, у Отрока и Женщины, меняется, что они выступают из полотна, как призраки, под пристальным взором художника, оживляясь жизнью сверхъестественною, и что Иоанн становится похожим на мону Лизу и на самого Леонардо в юности, как сын похож на отца и на мать."

***

Этот роман Мережковского – одно из самых красивых произведений, которое я когда-либо читала, может, самое красивое. Не могу даже припомнить ничего более эстетичного. Это просто сказка – красиво и с огромным, глубоким смыслом.

А конец оставляет впечатление Предвестия и Ожидания. Неясного, но все же… Вообще книга оставляет впечатление возвышенное, утонченное, духовное… Не хочется с ним расставаться. Чудо. Надо еще откопать его «Юлиана-Отступника» с «Петром и Алексеем». Уверена, что не хуже. Не хуже. В первом романе снова есть симпатичная мне героиня, во втором – «ищущий» герой. Все романы хороши, но все же про Леонардо мне нравится больше всех, как-то роднее, как-то больше общего…

Самое приятное во всем этом то, что на вопрос : «каким же был Леонардо?» - может ответить только сам читатель. За него всё не решили, как, кстати, любит это делать Толстой. Резюмировать – мне. Точнее – каким считал его Мережковский? Как Леонардо преодолевал противоречия, или их вовсе не для него не было? Как же он спокойно жил в них? Или неспокойно? Иногда живешь спокойно потому, что на неспокойно тупо нет сил… Нифига, он явно искал… Непонятного стало больше, и это радует. Действительно – ценно, что автор не решает ничего, а толкает на поиски и размышления. Вот поэтому мне никогда не написать ничего художественного – я именно хочу решать, причем желательно кулаками, кувалдой и взрывчаткой. И я хочу быть пристрастной и не скрывать этого. Эссе так можно писать, но не литературу))

Как писал Вячеслав Иванов:

"Влагу не дай мне пролить чрез край преисполненный. Муза!
Полнит обильная Мысль Формы размеренной грань.
С Мерой дружна Красота; но Мысль преследует Вечность:
Ты же вместить мне велишь Вечность в предел Красоты!"

("Энтелехия")

Ну что - у Мережковского местами получилось! А вот у Моро получалось практически всегда)

/2009, 2016-18 доп./

Я башню безумную зижду

Высоко над мороком жизни...

(Вячеслав Иванов, "Зодчий")

Зачем, о дали, голубея,
Вы мне сулите чудеса, —
Что там, за краем, нежно млея,
Дол претворился в небеса?

Куда бы дух ни узывало
Желанье инобытия,
В лазоревое покрывало
Облачена любовь моя.

Земля все ту же власяницу
Влачит, и моря гул уныл —
Везде, какую б ты границу
Ни перешел, ни переплыл.

А вы, на грани голубея,
Сулите, дали, впереди
Успокоенье Элизея
И небо на земной груди.

(Вячеслав Иванов, "Римский дневник")

«последнею целью всякого знания было для него великое удивление перед Непознаваемым» - вот где его религиозность, ничуть не мешавшая познанию. Это – идеально. «Наука Леонардо шла к Богу.»

Противопоставление Леонардо и Марк-Антонио – важно.

«Леонардо в науке был столь же одинок, как в искусстве.» Постоянно – ни с кем.

В образе Марк-Антонио – все эти «друзья человечества», и отнюдь не новые. «этот милосердный человек, если бы дали ему власть, посылал бы людей на костер во имя разума точно также, как враги его, монахи и церковники, сжигали их во имя Бога.» Так и было. Ну тут, как говорится, «действие равно противодействию» и невозможность, а может, просто нежелание, диалога… Все хороши? Ну вот не уверена. Больше власти – больше ответственности.

«беспечно отрицали тайну мира…» «хвастали безверием, как дети обновкою» - и их можно понять… вера дается не каждому, а бунтарство – это особый кайф… и теперь я особенно остро сознаю, как звучат все эти попреки в отсутствии веры или в ее наличии, в потери или в обретении – хреново они звучат, досадно, больно и обидно, в лучшем случае – как комар пищит, так и хочется прихлопнуть, в худшем – как будто тебя прихлопывают огромной мухобойкой. Не надо вообще в это лезть, это очень личное и очень болит…

«для художника изуверство мнимых служителей науки было столь же противно, как изуверство мнимых служителей Бога.» Ну, мы такие, да, тонкие натуры… это как у меня с темой любви – везде плохо и душно… оно конечно, я всеми конечностями за такие элементарные, блин, вещи, как добровольность и безопасность секса – но лично мне этого ничтожно мало…

«Когда наука восторжествует, - думал он с грустью, - чернь войдет в ее святилище, не осквернит ли она своим признанием и науку точно так же, как осквернила церковь, и будет ли менее пошлым знание толпы, чем вера толпы?» Так и случилось – вопрос риторический. 100% мое. И все-таки, думается, не 100%... все ж наука и религия – разные штуки.

Ничего не понимают люди, усмехающиеся: «Мой друг прочитал книгу Екклезиаста и сказал – да, это прям мои мысли. Да не твои это мысли, ха-ха» Нет, если почувствовал родное – значит, его. Паскаль: не у них, а у себя я нахожу то, что вычитываю из книг. В себе. Люди просто встречаются в сфере духа, где нет «моего» и «твоего», а есть просто родное или чужое. А эта сфера находится в глубине человека. А глубина – она же и высота. Низость – совсем другое. Низость, в сущности, равнинна.

В анатомических рисунках Леонардо искусство сливается с наукой.

«Так должно быть, так хорошо» (о природе) - я, напротив, склонна чаще думать: «Но ведь так не должно быть!» Нет, не всё совершенно... Вернее, всё не совершенно.

А вот искусство Леонардо - почти совершенно)



Голова Леды, божественно...

Он «ждал «последователей», «преемников».

***

Кассандра…

"И однажды, когда он спросил, чего она искала в этих странствиях, зачем собирала эти древности, претерпевая столько мучений,-- ответила ему словами отца своего, мессера Луиджи Сакробоско:

-- Чтобы воскресить мертвых!

И глаза ее загорелись огнем, по которому узнал он прежнюю ведьму Кассандру. "

Прям как я: «Истины совершенной… не было и у Плетона. Он во многом заблуждался, ибо многого не знал.» Как и я - по кусочкам собирала истину, ну а где-то и достраивала, и творила.

(Джон Уильям Годвард)

"-- Чего? -- спросил Джованни, и вдруг, под ее глубоким, пристальным взором, почувствовал, что сердце его падает.

Вместо ответа взяла она с полки старинный пергамент -- это была трагедия Эсхила Скованный Прометей -- и прочла ему несколько стихов. Джованни понимал немного по-гречески, а то, чего не понял, она объяснила ему. Перечислив дары свои людям -- забвение смерти, надежду и огонь, похищенный с неба, которые рано или поздно сделают их равными богам -- Титан предрекал падение Зевса:

"В тот страшный день исполнится над ним

Отцовское проклятие, что на сына

Обрушил Кронос, падая с небес.

И указать от этих бед спасенье

Из всех богов могу лишь я один --

Я знаю тайну.

Посланник олимпийцев, Гермес, возвещал Прометею:

До той поры не жди конца страданьям,

Пока другой не примет мук твоих,

Страдалец-бог, и к мертвым в темный Тартар,

Во глубину Аида не сойдет."

-- Как ты думаешь, Джованни,-- молвила Кассандра, закрывая книгу,-- кто этот "Страдалец-бог, сходящий в Тартар"?

Джованни ничего не ответил; ему казалось, что перед ним, точно при свете внезапно блеснувшей молнии, открывается бездна.

-- Джованни,-- прибавила она, немного помолчав,-- слышал ли ты о человеке, который, более десяти веков назад, так же как философ Плетон, мечтал воскресить умерших богов,-- об императоре Флавии Клавдии Юлиане?

- Об Юлиане Отступнике?

-- Да, о том, кто врагам своим галилеянам и себе,-- увы! -- казался отступником, но не дерзнул им быть, ибо в новые мехи влил старое вино: эллины так же, как христиане, могли бы назвать его отступником...

...

-- Слушай, Джованни,-- продолжала Кассандра,-- в странной и плачевной судьбе этого человека есть великая тайна. Оба они, говорю я, и кесарь Юлиан, и мудрец Плетон были одинаково не правы, потому что обладали только половиной истины, которая, без другой половины, есть ложь: оба забыли пророчество Титана, что тогда лишь боги воскреснут, когда Светлые соединятся с Темными, небо вверху -- с небом внизу, и то, что было Двумя, будет Едино. Этого не поняли они и тщетно отдали душу свою за богов Олимпийских...

Она остановилась, как будто не решалась договорить, потом прибавила тихо:

-- Если бы ты знал, Джованни, если бы могла я сказать тебе все до конца!.. Но нет, теперь еще рано. Пока скажу одно: есть бог среди богов олимпийских, который ближе всех других к подземным братьям своим, бог светлый и темный, как утренние сумерки, беспощадный, как смерть, сошедший на землю и давший смертным забвение смерти -- новый огонь от огня Прометеева -в собственной крови своей, в опьяняющем соке виноградных лоз. И кто из людей, брат мой, кто поймет и скажет миру, как мудрость венчанного гроздьями подобна мудрости Венчанного Терниями,--Того, Кто сказал: "Я семь длинная виноградная лоза", и так же, как бог Дионис, опьяняет мир Своею кровью? Понял ли ты, о чем я говорю, Джованни? Если не понял, молчи, не спрашивай, ибо здесь тайна, о которой еще нельзя говорить...

(Джон Уильям Годвард)

В последнее время у Джованни явилось новое, дотоле неведомое, дерзновение мысли. Он ничего не боялся, потому что ему нечего было терять. Он чувствовал, что ни вера фра Бенедетто, ни знание Леонардо не утолят тоски его, не разрешат противоречий, от которых душа умирала. Только в темных пророчествах Кассандры чудился ему, быть может, самый страшный, но единственный путь к примирению, и по этому последнему пути пошел за нею с отвагою отчаяния. И они сходились все ближе и ближе.

...

Он спросил, увидятся ли они еще раз и откроет ли она ему ту последнюю тайну, о которой часто говорила.

Кассандра взглянула на него и молча вынула из шкатулки плоский четырехугольный прозрачно-зеленый камень. Это была знаменитая Tabula Smaragdina -- изумрудная скрижаль, найденная, будто бы, в пещере близ города Мемфиса в руках мумии одного жреца, в которого, по преданию, воплотился Гермес Трисмегист, египетский Ор, бог пограничной межи, путеводитель мертвых в царство теней. На одной стороне изумруда вырезано было коптскими, на другой -- древними эллинскими письменами четыре стиха:

Небо -- вверху, небо -- внизу,

Звезды -- вверху, звезды -- внизу.

Все, что вверху, все и внизу, -

Если поймешь, благо тебе.

-- Что это значит? -- сказал Джованни. -- Приходи ко мне ночью сегодня,-- проговорила она тихо и торжественно.-- Я скажу тебе все, что знаю сама, услышишь,-- все до конца. А теперь, по обычаю, перед разлукой, выпьем последнюю братскую чашу.

Она достала маленький, круглый, запечатанный воском, глиняный сосуд, из тех, какие употребляются на Дальнем Востоке, налила густого, как масло, вина, странно пахучего, золотисто-розового, в древний кубок из хризолита, с резьбою по краям, изображавшей бога Диониса и вакханок, и, подойдя к окну, подняла чашу, как будто для жертвенного возлияния. В луче бледного солнца на прозрачных стенках оживились розовым вином, словно теплою кровью, голые тела вакханок, славивших пляской бога, увенчанного гроздьями.

(Джон Уильям Годвард)

-- Было время, Джованни,-- молвила она еще тише и торжественнее, - когда я думала, что учитель твой Леонардо обладает последнею тайною, ибо лицо его так прекрасно, как будто в нем соединился бог олимпийский с подземным Титаном. Но теперь вижу я, что он только стремится и не достигает, только ищет и не находит, только знает, но не сознает. Он предтеча того, кто идет за ним и кто больше, чем он.-- Выпьем же вместе, брат мой, этот прощальный кубок за Неведомого, которого оба знаем, за последнего Примирителя!

(Джон Уильям Годвард)

И благоговейно, как будто великое таинство, она выпила чашу до половины и подала ее Джованни.

-- Не бойся,-- молвила,-- здесь нет запретных чар. Это вино непорочно и свято: оно из лоз, растущих на холмах Назарета. Это - чистейшая кровь Диониса-Галилеянина.

Когда он выпил, она, положив ему на плечи обе руки с доверчивою ласкою, прошептала быстрым, вкрадчивым шепотом:

-- Приходи же, если хочешь знать все, приходи, я скажу тебе тайну, которой никому никогда не говорила,-- Мою последнюю муку и радость, в которой мы будем вместе навеки, как брат и сестра, как жених и невеста!

(Обожаю эту картину, автором оказался Кабанель. Пара абсолютно в моей эстетике. Примерно так я себе и Кассандру с Джованни представляла) Всегда хотелось ее назвать "Чета аристократов после прочтения комментариев в своем блоге"))) А называется - "Вонифатий и Аглаида". Полезла смотреть житие, и немедленно триггернулась. Короче, дорогие православные. Как ни вертите эту историю, как ни перетолковывайте, как ни обрабатывайте художественно - она всё равно останется человеческой трагедией и свидетельством ПРОТИВ исторического христианства даже ранних веков. Христос не для того пришел, чтобы влюбленные продолжали спотыкаться об идиотские, и, надо же, непреодолимые законы, чтобы их гнобили и христиане, и язычники, чтоб один внезапно стал мучеником (я хз насчет мотивов, а подумать есть над чем), а другая всю оставшуюся жизнь каялась за выдуманный и сконструированный людьми же грех. Вот совсем не для того.)

И в луче солнца, проникавшем сквозь густые ветви кипарисов, бледном, точно лунном,-- так же как в памятную грозовую ночь у Катаранской плотины, в блеске бледных зарниц,-- приблизила к лицу его неподвижное, грозное лицо свое, белое, как мрамор изваяний, в ореоле черных пушистых волос, живых, как змеи Медузы, с губами алыми, как кровь, глазами желтыми, как янтарь. Холод знакомого ужаса пробежал по сердцу Бельтраффио, и он подумал: "Белая Дьяволица!"

В условленный час стоял он у калитки в пустынном переулке Делла Винья, перед стеной сада, окружавшего дворец Карманьола.

Дверь была заперта. ... Галеотто успел бежать. Мона Кассандра была в застенках Святейшей Инквизиции."

Говорила и еще раз скажу: Кассандра - моя любимая героиня русской литературы. Одна из немногих женщин-личностей, и по-моему, самая обалденная. У Мережковского еще в "Юлиане-Отступнике" подобная девушка есть.

Суинберн: "вся земля закована в цепи и подачками куплен Господь". как хорошо)) (сказано)

***

Правильно говорил Бердяев, что в Царстве Небесном нужны не только добрые и нравственные, но и умные, талантливые, красивые. Красота - тоже ценность и своего рода добродетель. Поэтому смотрю я иногда на фото красивого человека, который хрень какую-то совершил или с ним совершили и в первую очередь думаю: блин, жаль, такой красивый/красивая...

Джон Уильям Уотерхаус, "Гилас и нимфы"...

***

А хорошо недавно сказала Лия Ахеджакова: такой опыт, какой был у Мандельштама, Королёва, Шаламова - нафиг никому не нужен. Это в противовес тому популярному мнению, что всякий опыт полезен и ценен. Вот нет. Как сказал мой любимый человек, "а если им ноги отрезать, это тоже ценный опыт будет? Как это нельзя? Может, для них это будет полезно!"

И если кто понимал всю суть происходящего, то только Шаламов...

***

Мне не надо жить для кого-то, Боже упаси, мне надо, чтобы кто-то жил для меня)) да в общем-то и не кто-то. Вот мама жила для меня, от этого как-то хуже. Ну конечно, потому что теперь получается, что я обязана жить для нее, а я не хочуу... Разумеется, я хочу больше получать, чем давать, ну уж никак не наоборот. А в ситуации с мамой то, что она много давала или пыталась дать, не значит, что я много получала. Да эти вещи вообще не коррелируют. То есть теоретически возможна такая ситуация, что и человек может мне дать многое, особо не напрягаясь, и тому, что я могу дать, будет очень даже рад.

Это в связи с разговором с Д.... я ей говорю: уважаю героических женщин, которые уходят от мужей даже с несколькими детьми, а она мне: "ну а что, дети есть, есть для кого жить..." Чего?! Может, я чего-то не понимаю... может, то, что для меня кандалы, для нее - счастье и смысл?! что для меня препятствие - для нее вдохновение?! Или, может, это потому, что она просто не знает, что такое дети?.. о жизни с мужчиной у нее тоже представления были довольно наивные... А теперь нередко проскакивает "ну тогда нафиг замуж выходить", "зачем вообще всё это придумали" и "до 30-ти надо точно без детей жить, а может, даже до сорока..." И это отнюдь не только моё разлагающее влияние, у нее просто глаза есть и с головой всё в порядке. Что не гарантирует ее от попадания в обычную ловушку, да, хотя я стараюсь говорить ей про все риски замужества и деторождения... Я как тот персонаж: "Вот поэтому я и не женюсь!")))

Впрочем, заметим, что нередко люди, думающие, что "дети - счастье", считают, что это счастье можно бить. Так что ценность детей для них - номинальная. Это вот для нашей страны очень характерно... Они просто не представляют, сколько в детей надо вкладывать и как по-человески с ними обращаться. Это, я не знаю, отчасти игрушки ("ляльки", слово-то какое противное), отчасти - возможность отыграть на них все свои психологические травмы, а что, деваться детям некуда... и вот так по кругу. А что дешевле, честнее, логичнее обратиться к специалисту - не, не слышали. Правда, у нас и норм специалиста днем с огнем не сыщешь...

***

Читала про клонирование, опять наткнулась на слепое пятно... бесит всегда, что в таких статьях ни слова нет об искусственной матке, напротив, женские особи всегда воспринимаются как матки на ножках в первую очередь, это даже сомнений никаких не вызывает. Так обыденно - "подсаживаем в матку". Вы в живого человека, ять, подсаживаете, нигде не жмёт?!

***

Если бы мужчины и женщины работали "украшениями" поровну, и если бы секс не связывался непременно с унижением, то связи между этим и насилием не было бы. Я все же за второй путь, но о нем даже не говорят.

А эстетика важна. Можно и к украшениям по-человечески относиться.

(В связи с отказом "Формулы-1" от грид-герлз. С одной стороны, я понимаю логику феминисток, которые радуются, и отчасти ее поддерживаю - что в нашем мире объективирована именно женщина, а объективация вкупе с другими факторами может вести (и часто ведёт!) к расчеловечиванию и насилию, сомнению не подлежит. С другой стороны, я бы предпочла, чтобы туда наняли красивых мальчиков, 50/50, да и гонщиц чтобы было побольше. Почему никому не пришла мысль в голову о красивых мальчиках? Да потому что феминизм еще очень далек от победы)) Это как с бьюти-практиками: нам бы отвоевать право не заниматься ими, а чтоб мужчин к ним склонить, ну до этого еще далеко, на это еще ресурса нет и даже подумать об этом страшно(()

Правильно сказал один чувак: в анимэ полно объективации, но она не мешает многим и многим героиням быть личностями. И не должна.

И мой внешний вид - не просто "бонус" к личности, вообще-то он - ее часть.

***

Интересное наблюдение. Для одного человека ты - нежить ("ты живая вообще?! ну как так можно, я не понимаю?!"), для другого - живая и помогаешь "чувствовать себя живым". Мои эмоции и поведение в обоих ситуациях схожи)) В обоих случаях это было яростное отстаивание своих границ и убеждений. Просто первый человек по ту сторону баррикад, а второй - по эту)) Нормальная такая дегуманизация "не таких". Нет, у меня такой фигни нет. Я считаю, что человек имеет право жить так, как считает нужным, пока не вредит другим.

Герберт Джеймс Дрейпер, "Духи тумана"

Выяснилось, что это из одноименной баллады Китса. Ожидаемо - прерафаэлиты были теми еще патриотами, и ведь всё по делу, а самое хорошее то, что они и новую литературу знали и любили, не закопались полностью в Шекспире-то, как некоторые - в Пушкине.

Так вот, прочитала я несколько переводов этой баллады... получается, что жестокость дамы в том, что она навеки "обольщает" мужчин, давая им "ложные надежды". Тут во мне немножко столкнулись лбами романтик и феминистка. Нет, это, конечно, прекрасно, когда мужчина такой поэт, чувствительный и ранимый (так и захотелось сказать - ну по твоим критериям жестокости, милый, я, по ходу, в концлагере живу - но это ладно, в конце концов, повышение требований и чувствительности - как раз нормально, я всегда за), но! Но это у Китса опять, как у Данте, блуждание в собственных фантазиях получается, без всякого выхода к другой, которой якобы всё это и посвящено.

Образ дамы - не раскрыт вообще, раскрыты только чувства рыцаря. Мы не понимаем, кто она, какая она, зачем ей это всё. Голоса погубленных влюбленных кричат рыцарю: всё, теперь ты погиб, ты ее раб! В чем это рабство заключается? Какая ей от этого самого рабства польза? А никакой! Ее вообще нет, рыцарь один блуждает в тоске - вот и всё рабство. Ей это зачем? - не ставится вопрос вообще. Всё внимание и сочувствие - бедному рыцарю. Не припомню я, чтобы в литературе так сочувствовали женщине, не заполучившей желанного мужчину. Не говорю уже даже о том, что любовь - лотерея, там никто никому ничего не обязан, не сложилось и успокойся, насильно мил не будешь.

Наконец, было бы немного понятно, если бы раскрыли образ женщины, которой реально нравится мучить влюбленных в нее - так бывает, этому есть причины (и мужчины тоже такие бывают), но ничего этого и в помине нет.[1] Женщина - опять стихия, и бедный запутавшийся в стихии человек. Как бы это тебе сказать, человек... понимаешь, любовь к стихии обречена в принципе. В любви к человеку - ну хоть какие-то шансы есть. Но с людьми надо, прежде всего, говорить, а не "безмолвно сажать на коня".

Да-да, тут у нас и "концепция согласия" вылезает, а как же? Я, кстати, не говорю, что ту же "Спящую красавицу" надо запретить (да и кто это говорит?) Я говорю, что на все эти древние (и не только древние) сказки, песни, стихи пора посмотреть взглядом современного человека, через призму наших норм. И ох как давно пора. А красота не денется никуда - прерафаэлиты мне нравятся по-прежнему))

Опять же, кого возвеличивают подобные произведения? Человека-мужчину с его тонкими чувствами, но никак не женщину-стихию. Думать, что твой пол возвеличивается подобным - это за человека себя не считать.

А уж если надеть совсем жесткие фем-линзы, то получается вот что. Если поставить себя на место женщины: иду я, значит, по своим делам, никого не трогаю, тут мне навстречу - незнакомый мужик в доспехах, молча меня хватает и сажает на своего коня. Что мне делать? Он по-любому сильнее. Остается только улыбаться и не злить его. А как он заснет - бежать. Логично? Еще как.

Я ведь не поленилась в подлинник заглянуть. Там реально - "я уверен, она сказала мне "я правда тебя люблю" на незнакомом языке"!!! Твою мать! Почему я не уверена в том, что итальянец, спросивший у меня, ну скорее всего, как пройти к Эрмитажу, признался мне в любви?! И еще - "она смотрела на меня так, как будто любила, и издавала нежный стон" - классическое "ну ты же подавала знаки". Слушайте, давайте без "знаков", четко, ясно, словами через рот, а то реально страшно жить - мало ли, что именно сочтут "знаками" и как их истолкуют...

И дальше совсем страшное: перед тем, как у них, собственно, произошел "венец любви" (в эльфийском гроте, куда, конечно, она привела его), читаем буквально следующее: "и там она заплакала и вздохнула, полная боли, и там я закрыл ее дикие, дикие глаза четырьмя поцелуями"[2]. Эээ, чувак, если женщина плачет, с ней надо совсем не это делать... даже если она на понятном языке утверждает, что хочет тебя прямо сейчас, это травма, чувак, и тут или пожалеть (обнять и плакать), или вообще держаться нахрен подальше...

В общем, если честно, смотрится всё как банальное похищение и изнасилование. Но жестокая при этом - дама. Я думаю, это классический такой финт психики - чтобы не чувствовать себя плохим, сделаю-ка я плохим того, кому причинил зло. Более того - сделаю вид, что он властен надо мной (крайний случай - напавший с ножом на ведущую "Дождя" воображал, что она его домогается на расстоянии, это крайняя ненормальность, но идея-то одна).

А нет у женщин никакой такой магической власти, запомните - нету. Быть убитой или изнасилованной - это ни разу не о власти, это как раз об обратном. Власть - это о том, чтобы осуществлять свои желания/намерения, а не страдать от тараканов в чьей-то голове. Правильно написала одна женщина в фб - "власть" женщины над мужчиной - это как "власть" пирожного над худеющим. Конечно, несчастному кажется, что пирожные "манят" и "провоцируют", но... Но, во-первых, едва ли кто согласится, что из-за товарищей худеющих надо продавать пирожные в специальных местах и не выставлять их на витрину (это ж сколько всего придется вот так продавать...), а во-вторых, что самое главное, женщина - не пирожное. И в-третьих, заявить, что пирожные мной управляют - это повод для похода к психиатру. Сама хочу, сама выбираю, сама ем, что ж делать. Но это пирожные, а женщина - человек.

Фатал фемейл - да, эстетически прекрасный сюжет, который я обожаю, но психологически это перевертыш - "это не я, это всё она, не я насилую, она соблазняет..." Стоит и манит, манит тебя в красных тру... тьфу. Ну пусть, скажем, в ночнушке. Вирджинию Вульф в 13 лет чуть не изнасиловали племянники матери: ввалились пьяные в библиотеку, а там она в ночнушке ищет, чего бы почитать на сон грядущий, в своем доме, попрошу заметить. Провокация! К счастью, на ее крики сбежались слуги. Юношей просто пожурили и выпроводили из дома, ее упрекнули в "неосторожности" и запретили кому-либо жаловаться. Попытку изнасилования назвали "досадным происшествием" и сделали "семейной тайной". Семейные ценности викторианской эпохи! Пойду поплачу от умиления.

Кстати, не зря художники изображали этот сюжет, отступая от буквы стихотворения - им ведь надо визуально убедить зрителя, что тут именно дама жестокая, а если следовать букве, этого попросту не получится.

Поэтому - дама тянет к себе рыцаря, как у Уотерхауса.



Так понятно, что она - соблазнительница. Дама на коне возвышается над рыцарем и будто гипнотизирует его, как у Дикси



(нежно люблю эту картину)). Или дама и вовсе торжествует над телом рыцаря, то ли спящего, то ли без сознания, то ли вовсе бездыханного (последний вариант, конечно, первым лезет в голову)[3], как у Купера, например



(тоже люблю). Или Хьюз - а вот у него неоднозначненько...



ощущение, будто у дамы скованы руки, и выглядит она очень несчастной и как будто умоляющей, а вот рыцарь, хм... ну не околдованный влюбленный точно.

В общем, по итогам - надо быть знатным шизофреником, чтобы нежно любить романтиков и прерафаэлитов с открытыми глазами, т.е. будучи феминисткой. Но я с этим пока успешно справляюсь)) Хотя, признаться, немножко в шоке от того, что сегодня обнаружила...

/2008, 2016-17 доп. /

Сологуба тоже интересно почитать. А про Еву и Лилит, Дульцинею и Альдонсу – это глубокая мысль у нее. И еще: «ведь в этом всё, что каждый – единственный».

Это чем же пушкинский «Пророк» лучше лермонтовского? Куда уж лучше? Надо сравнить. А может, лермонтовский – просто логическое продолжение пушкинского… А может, пушкинский и глубже, все-таки. Там об отношениях с Богом, а не о неприятии общества, которое само собой разумеется… Все ж думаю, они равноценны.

Ух ты, а это – «уведи меня в стан погибающих…» - Некрасов!!! Какая я неграмотная! И как же я восхищена этими строками!

Про Чехова похоже, очень, я его еще почитаю и уточню для себя. Не любила З.Г. Чехова, а я еще не определилась... Но есть в нем чувство надломленности, а его «в человеке всё должно быть прекрасно» - это обращение к теозису проскользнуло.

З.Г. пишет про «нигилизм» Суворина – а он и у нее проскальзывает. Но что характерно в её в «Благодатных сединах»[1], в записках про свою юность – это все мало того, что холодно – еще и чисто по-юношески, ничем «девичьим» не веет. Я не думаю, что это плохо, но и не факт, что очень хорошо. Это нейтрально и имеет право быть. Что я тут написала?)) А может, так и задумано – чтоб казаться человеком, а не женщиной... И это слишком понятно. Может, и прав Бердяев насчет отсутствия у нее женственности. Но это не так важно. Поразительно, что она ни разу, нигде не написала о себе как о женщине. Ну, что это значит? А мужчины разве часто писали о себе как о мужчинах? А что мужчина был «всечеловек», а женщина принижалась и не могла быть воспринята как творец – это ничего? Поразительно, но не важно. Может быть, это и «ущербность» (ну, Николай Александрович, ну, погоди…), но не менее ущербен и мужчина без капли женственности (хорошей).

Из всех «лиц» в «Сединах» больше всех понравился мне Вейнберг, то, что он не отвергал новое, как многие «старики», а пытался разобраться. Вот бы все были такими… Тогда и не рвалась бы «связь поколений», и была бы не принудительной, а свободной. Что-то в нем меня зацепило. З.Г. умеет рассказывать... Вейнберг о явлениях умершей любимой: «Я знаю только, что видел ее, и в смерть ее с тех пор не верится.» Поразительно.

А З.Г. – большое спасибо, огромное, за то, что, в отличите от нынешних церковных критиков материализма и прочего, она прекрасно отличает «идеалистический» материализм Белинского, Чернышевского, Писарева (Герцена сюда же!) от, хм, «позднего» материализма. Поздний – конечно, «культурный срыв» и неизменно кончается потерей понятия «личность», но те – «какие же они материалисты?» Нельзя же, в самом деле, Ленина мешать с Чернышевским, хоть тот им и усиленно прикрывался. Очень понравилось, как спорила с Толстым, никакого пиетета, это хорошо.

Окончание – явное доказательство ее ума и духовной интуиции: «зерно религиозной правды таилось в душе каждого». А особенно это: «Не надо возвращаться к старикам. Не надо повторять их путь. Но и от них взять – надо. Взять и идти дальше, вперед…» - моим мысли. Вот тут мы с ней едины. Так что спасибо.

Зинаида Гиппиус - еще одна ласточка эпохи Духа…

Мы с ней в чем-то похожи – верующие «декадентки»))) Это редчайшее явление, чудеснейшее, это изучать надо!

/2008, 2016 - доп./

(естественно, со своим пониманием красоты) - ради красоты прощу всё, что угодно, даже легкомыслие, даже отсутствие тени мысли на лицах одалисок Буше... Но это, скорее, исключение и даже больше красивость, настоящая же Красота всегда связана с духовным смыслом, будь то "Сатир и Антиопа" Ватто или Сикстинская Мадонна, только смысл разный.

А вот в литературе я больше моралист и идеолог. Красивостей в книге не переношу. (Я тогда еще не читала Мережковского:)) Если идея мне не близка, если я не чувствую духа или он мне противен - для меня произведение автоматически некрасиво. Поэтому не могу читать Бунина, например - выворачивает. Но я всегда чувствую Красоту, будь то первая половина четвертого сна Веры Павловны (считаю этот фрагмент одним из проникновеннейших, красивейших и правдивейших в мировой литературе!) или "Легенда о Великом Инквизиторе" (это и вовсе вершина мировой литературы!), или "Покойница" Мопассана, или... да достаточно. А даже если и некрасиво, растянуто, с повторами, с псевдолирикой, но пронизано великой мыслью - читаю с упоением, того же Радищева, или Чернышевского, да ведь и у Достоевского такое встречается! Итак, в литературе некрасивость сама по себе не может меня оттолкнуть. В живописи - может, но это различие вытекает из сути данных видов искусства. Главное - не как сказано, а что. В живописи же невозможно отделить "как" от "что".

Я уже говорила, что стихотворная форма мне в принципе не по душе[1]. Но все же стоящие произведения со смыслом читаю и буду читать. Но и сейчас меня в восторг приводит вдохновенное бунтарство Пушкина и Лермонтова, вот особенно Лермонтова, и его же лирика одиночества и отверженности - родные ноты. И духовность Лермонтова - ведь это безумно интересно, такие темы подняты!.. (Отлично написал о нем Мережковский!) Темы пророка, демона, конфликт творчества и спасения, неприкаянность на земле и даже на небе... Отдельные стихи, отрывки - цепляли всегда, даже в школе!

Лермонтов - моя первая любовь в русской классике. Пушкин скучный, Гоголь непонятный, и тут вдруг: "И скучно, и грустно, и некому руку подать..." 9 класс, весна, и я пишу на полях: "Это про меня". Это часто про меня. И про "лучшие годы", и про "напрасно желать", и про "жизнь"... А как вдохновенно я писала сочинение по "Герою нашего времени", яростно защищая печориных от максим максимычей!.. Кто бы еще защитил бэл от печориных - об этом я только сейчас подумала:) Идиотизм моей ситуации в том, что я - и Бэла, и Печорин... когда накрыла любовь, почти весь Печорин куда-то делся... а жаль.

Социальная тема тех же Пушкина и Некрасова - сама по себе очень ценна, но наслаждаться ею я не могу. Она не лирична. Для меня гораздо убедительнее, уместнее эта тема звучит в прозе. А вот стихи про любовь всегда казались легковесными, и "наше всё" - не исключение. Очень много в них чужого, неродного, далекого... Может быть, раскопаю что-то и серьезное, но пока меня могут цеплять только песни на эту тему.

А после Лермонтова настал Достоевский... С Лермонтовым было интимно-психологическое родство, а Достоевский вдруг поразил меня нездешней духовностью, вихрями духа, уже в "Преступлении и наказании"... Теперь, пройдя какой-никакой путь, я отлично понимаю, что и Лермонтов очень духовен, что, в пику традиции, духовна всякая мало-мальски важная тема, терзающая человека...

 /2008, 2015-2017 доп./

И вот подошли мы к короткому замыканию Набокова – к Пушкину, а заодно и к преобладанию эстетики над этикой. Вот последнее – самое плохое. Понимаете, это нормально в изобразительном искусстве, в музыке это само собой, но не в литературе! Именно это бездушное эстетство и отравляет всё, более того – бездушный эстет никогда по-настоящему не поймет Пушкина. Будет лбом бить поклоны перед истуканом, но не поймет, не проникнется. И Лермонтова, и Гоголя не поймет, и вообще никого. Тут же возникает и вопрос о свободе творчества.

Вот за Белинского я его не прощу, я его уважаю и даже где-то люблю. Есть мнение, что Белинский втюхивал нам теорию «социального заказа», противоречащую свободе творчества. Странно вы как-то понимаете свободу… Но прав Белинский: многие (если не все) великие произведения отражали свое время, среду, потребности эпохи, проблемы общества и т.п. «Литература не может не быть служительницей того или иного направления идей». А как иначе? И это надо понимать в широком смысле, не только в социальном, но и в метафизическом, философском, религиозном. В литературе всегда есть философия («направление идей»), она не может быть «отвлеченно-прекрасной». Вернее, даже так: быть «вне политики», «вне идеологии» - это тоже политическая и идеологическая позиция, вообще-то. Никто не заставляет и не заказывает, само так получается, такова суть литературы. Она или за, или против чего-то, даже если пытается остаться в стороне.

Бердяев, знавший о свободе куда больше Набокова, справедливо утверждал, что не может быть «чистой» литературы, «чистого» искусства, «чистой» философии. Как вы себе это представляете?! Ведь это всё – жизнь, а в жизни всё со всем связано. Оно конечно, человек свободен человека нельзя принуждать, как в СССР: пиши об этом и не пиши о том (поверьте, «нигилисты» в ужас бы пришли от «страны Советов», как-то все дружно забыли, что ни Чернышевский, ни Писарев, ни Белинский и иже с ними в СССР не жили и писали, и мечтали вообще о другом). Творчество, вдохновение – свободны. Но человек не живет в вакууме, в любом случае реагирует на сигналы среды, и вообще  - моего «я» нет без другого (снова Бердяев – не может быть одной личности в мире, личности предполагает взаимодействие с другими). Также для творчества нужен, как-никак, материал из этого мира, не только вещество, но и социум (события, связи, реакции), культура в целом и пр. По сути Белинский сказал, что настоящий творец, хоть он и свободен, не может изолироваться от мира, не перестав быть творцом. И всё. «Социальный заказ» был в СССР, Белинский не виноват, что его так грубо поняли.

Даже если взять такую совершенно «личную» тему литературы, как любовь и отношения полов вообще, отношение к женщине (ох не зря не пишут «отношение к мужчине», так ведь невозможно написать! - тем самым уже доказывается, что женщина и до сих пор – объект, а мужчина – универсальный субъект, изволите видеть… рррр…) Но ведь и эти темы - не «вечные», в том смысле, что испытывают влияние времени. Сопоставив некоторые эпизоды «Золотого осла» и «Декамерона», сюжетно аналогичные, можно сделать вывод об изменении взгляда на женщину и женскую сексуальность. Даже кажется, что не так далеко до эмансипации…

Литература – это не хрустальный мирок, в который можно убежать от реальности (да в каждом мирке – своя реальность), это – область духа, в ней всегда происходит движение, появляется новизна, изменения, сообразные с эпохой, как в человеке и в обществе, и область эта не изолирована от других областей духа и жизни, она взаимопроникают как бы. Не «связаны», а именно взаимопроникают. Как же можно этого не понимать? Религия, социология, философия, история, политика – всё это живые источники литературы, но не «пособия» и не опоры для бездарностей. Всё со всем связано – как люди, так и области жизни, мысли, духа. Да без этих «пособий» сам Достоевский ломаного гроша не стоит, писал-то не слишком художественно, часто затянуто, часто его герои – просто сосуды для его идей, но каких! Вон, в «Униженных и оскорбленных» девушка излагает не свои, а его мысли, да при этом его же языком. И т.п. Невозможно отодрать от всего этого литературу.

Вот из-за своего эстетства Набоков и не понимает Пушкина. Да разве в Пушкине, в Лермонтове главное – красота стиха?! А вспомнить, как скучновато порой писал Гоголь… Да разве можно критиковать писателя только за погрешности в форме?! Ну тогда Достоевский точно пролетает… Это ведь много позже из-за значительного содержания его произведений признали его форму, сказали: ну вот такая своеобразная художественность. Примерно как с концептуальным искусством) Нет, если уж придираться, то по существу.

Снова Набоков упал в свою же яму: говорит, что о критике судят по отношению к Пушкину, а сам его злостно не понимает. Главное в Пушкине не красоты слога, не описания природы, не тема любви (довольно, мне кажется, поверхностные стихи тем более неприятно, что обращены к разным женщинам). Таких, с природой да с любовью – пруд пруди. Пушкин сам очень точно понимал свои заслуги: «И буду долго тем любезен я народу…» Помните, чем?! (Ну, еще в Пушкине как бы в свернутом виде – все наши великие писатели, но потому-то он менее интересен, чем они: взрослый человек интереснее младенца) Нельзя без волнения это читать, нельзя не воскликнуть: как же ты прав!!! Равно и Лермонтов велик вовсе не «прозрачным привкусом неба во влажном стихе» (придет же такая штука в голову…) Бесспорно, у этих поэтов форма совершенна, часто очень красива, мастерски построена, читать приятно и т.п. Но если бы в этой форме не было их бунта, негодования, свободолюбия, тоски, «чувств добрых» и т.п. – грош цена самой красивой форме.

Впрочем, ведь в искусстве форма и содержание неразделимы, не? Гениальность – это и есть соединение совершенной формы с живым духом. Но главное – все же дух, если он есть, всегда блеснет красота – тот же Чернышеский как поэтичен в 4-м сне Веры!!! Эта часть «Что делать?» безумно красива… Нет, в самом деле, по отношению к Пушкину оценивать человека… Может, Чернышевский и недооценил его, да ведь и у меня к Пушкину есть идеологические счеты, за то же «Клеветникам России» - не похвалю за дрянную идею, хоть как красиво пиши. Поэт свободен, да ведь свободен и читатель принять или отвергнуть его. Свобода с двух сторон. Да, можно сказать, что плевал Пушкин на мое мнение о нем. А на ваше, думаете, не плевал? Тем не менее, писатель на то и писатель, чтобы читатели его обсуждали.