Дочитала «Анну Каренину». 1
Aug. 19th, 2018 09:07 pmОдно слово – тяжелое произведение, и, как хотите, не особо глубокое по сравнению с романами Достоевского. Просто Достоевский вращается в мире духа, а Толстой – в мире души, часто даже ближе к плоти, природной плоти.[1] Стихия Достоевского мне родная, потому и его романы мне куда ближе, хотя, казалось бы, более тяжелы и «непонятны», чем у Толстого. Тяжело его читать именно из-за его углубленности в душу и природу. Вот, казалось бы, чувствуешь что-то духовное – но нет, опять всё срывается в «диалектику души». (Левин в сомнениях: ах, женюсь на крестьянке, ах, а как же Кити, ах, я понял, ах нет, нифига я не понял… Конечно, кое-что он из этого вынес. Но лишь кое-что…) Да, мне тогда особенно нужна была определенность, вот чтоб ясно, однозначно, раз и навсегда. Меня и сейчас неопределенность пугает и тревожит… хочется, раз – стукнуть кулаком и навести порядок, сделать как надо, но…
Левин одно время хотел видеть в жене друга, но – примирился с тем, что есть, и в итоге даже уверил себя, что так и должно быть… Та же фигня была у Толстого, плюс – он был уверен, что если женщина его любит, то станет ровно такой, как ему нужно, а вот нифига (очередная ложь о любви). Да, точно так же думают и точно так же обламываются женщины, но – у них издержки куда больше, и мужчины как-то не испытывают чувства вины по поводу того, что кого-то там разочаровали))
Духовность у Толстого всегда срывается в род и законничество, как раз мертвящие дух. Роман- то с законнической направленностью, не с духовной.
Художественность есть в смысле удивительной реалистичности всего (да-да, так и есть в жизни), особенно поразительно улавливание малейших нюансов состояния человеческой души. Это про него правду писали. Но ведь это еще не верх совершенства.
Но для меня самое большое его достоинство – это удивительная правдивость. Если он где и соврал, то не хотел, это явно неосознанно. Но ведь соврал) А так – как есть, так и пишет. Как часто бывает. Но все же это бывание, а не бытие. Конечно, наибольшее внимание заслуживает образ Левина – самый живой, мыслящий, ищущий… Явно с себя списал. Наиболее приличный человек из всех, хоть и законник. Хм… Мне родственны, знакомы многие из его переживаний. С другой стороны, и переживания Анны тоже очень знакомы. Конечно, удивительно он вжился в тот женский мир, удивительно понял его. А как это узнать? Разве что сравнить с тем, что писали женщины, вообще-то. Правдоподобие не есть правда) Но все же я уверена, что благодаря своим установкам он не увидел, что женщина может перерасти всё это – варенье, пеленки, истерики…[2] Нет, как же, сиди в болоте, оставайся такой. Рецепт счастья для женщины от Толстого: оставайся женщиной, т.е. самкой, выйди за правильного человека, всё по закону, разумеется. Никаких прав, никакой контрацепции - от лукавого это всё. Самое противное, что он думал, будто знает за всех женщин, что им нужно, различий между ними он видеть не желал – только отклонения от "нормы". Вот за это я очень злая на него. Вторая часть рецепта совсем веселая – надейся на удачу. Много вот таких, как Левин и Львов? Не особенно, даже в романе – два всего. Да и не в этом дело. Да и каждой ли женщине нужны именно такие мужчины? Боже мой, нет. Я бы с Левиным удавилась, а он посчитал бы меня противоестественным существом)) Дело не в обеспечении условий для женщины, чтобы она никуда не рыпалась из своего загона (спор о «свободе женщины»).
Конец романа неприятен, т.к. представляет собой не что иное, как победный марш над трупом врага. О! Сразу ведь поняла, даже тогда! Толстой чуть не сплясал над телом Анны, тыкая читателя в правильных Левиных – а вот смотри, что у них, видишь, видишь?! Пусть они не особо счастливы, если честно, но хоть Левин успокоился и никто под поезд не прыгнул, чего ж еще?! Его «мораль» явно вылезает между строк – вот что бывает с беззаконниками, а вот что – с праведниками. Ну это как-то пошло. Да, такая история вполне могла случиться в то время. Но это еще не обосновывает выводов автора.
Я очень уважаю Толстого за правдивость и иногда пронзительную художественность (что крайне редко, у Достоевского – чаще), но не люблю, как и всякого, за законничество. Да, в романе очень много важной правды, есть по-настоящему поразительные страницы. Анне хочется на каждом шагу кричать: нет, не то, не так! Если согласиться с Толстым, что Левин жил правильно, а думал неправильно (отчасти, лишь отчасти, не могу я всё в его жизни считать правильным, а всё в его мыслях – неправильным), то я про Анну скажу то же самое – жила она в целом правильно, а думала, чувствовала в целом неправильно, что ее и сгубило. Да, но кто ей так мозги прошил? И будь она сама хоть как прогрессивна – бесправие от этого не исчезло бы. Анна, скажем так, была слишком не готова для избранного ею пути. И ей никто не помогал, напротив – мешали.
С первых же страниц роман поразил, пронзил меня (за правду я Толстого с первой же страницы зауважала), вот то, как «всё смешалось в доме Облонских». Вот, женщины, дорогие, жертвуйте собой, плюйте на себя, но сперва полюбуйтесь, что из этого выходит. Жестокая правда: Долли уже в 33 года – «отработанный материал». Потом очень много жуткой правды в ее размышлениях по дороге в гости к Вронским (об ужасах деторождения и материнства). Эта же правда приоткрывается в сцене рождения сына Левина. «Лица не было». Как точно! Ненавижу и не принимаю страдания обезличивающие, ввергающие человека в слепую природу, в животное состояние. Я даже порой жалею, что я женщина. Порой очень. Иногда даже мешает грудь, хотя и маленькая… Нет, дисфории у меня нет, я принимаю и люблю свое тело, но я в ужасе от репродуктивной функции, которую нельзя просто взять и выключить, эх…
(Эдвард Мунк, ясен пень. Люблю его Мадонн...)
Поразителен последний путь Анны – иначе не скажешь – на ж/д вокзал. Тут автор не только как бы сопровождает человека, которого ведут на казнь, но и каким-то непостижимым образом проникает в него, в мысли и чувства. Или умело выдумывает, чтобы показать, сколько в этой грешнице черноты и злобы) Конечно, Анна всё видит в совсем черном цвете, но так ли уж она неправа?
Но что интересно и особо стоит отметить. Толстой подробно описывает, как Анна бросилась под поезд. То, что при этом происходит в ее сознании, кажется очень достоверным. Но прелесть не в этом. Он ведь, наш классик, коих многие считают «скучными и нудными», чуть ли не «устаревшими», он ведь явно любуется моментом ее смерти! (вот не припомню такого любования у Достоевского) Это ли не эстетика смерти? «Легким движением…» и т.д… Он любуется, и я вместе с ним. Хотя, по правде, и сомневаюсь, что у женщины, бросившейся под поезд, могли быть легкие красивые движения. По мне – ухнула, и всё. Хотя всякое может быть. Аристократка все-таки. Но ведь красиво, правда? Красиво не тогда, когда это всё едет по ней, режет, красив не разрезанный труп, это понятно. Красиво именно это «легкое движение», а красота рядом со смертью приобретает небывалую остроту. (Контраст.) Стоит ли после этого удивляться и возмущаться, если я любуюсь движением женщины, бросающейся с крыши или с обрыва? В начале ведь будто взлететь хочет! У меня даже несколько рисунков на эту тему есть. Нет. Все-таки именно этот последний момент безумно красив… Конечно, на это можно сказать, с позиции того же Розанова – да вы оба с Толстым вырожденцы и поклонники смерти и ненавистники жизни))
Ну и фем. объективацию вспомнить – почему сразу женщина, почему объект – всегда женщина…
Но, пожалуй, самые пронзительные строки, над которыми чуть не плачешь – это страдания Вронского на ж/д, когда он вспоминает смерть Анны. Мнительность ее чуть не убедила и меня, что он непрочь от нее отделаться. Но нет! Человек страдает и даже говорит «я – развалина». Что не очень-то оправдывает его поведение, если честно. Он был глух к ней, это факт. Да, она была слаба, но так уж воспитывали женщин, и где тогда его «мужественность», его сила, его поддержка, его ответственность?
Вот так Толстой явно показывает – не нужна ваша мнительность, не нужно читать по глазам-губам мысли – всё равно не сможете и ерунды всякой навыдумываете (Левин и Кити тоже). А надо просто всё говорить. Ну, Толстой хотел немного другое сказать, вероятно, это мое видение, весьма полезное в любом случае)) Эти два абзаца воспоминаний Вронского – о ее мертвом теле, выражении глаз, о том, как он пытался помнить всё самое лучшее о ней, но всё было отравлено… Ее жизнь тоже была отравлена, и что? Кого это волновало?! Нет, конечно, самоубийство не выход. Особенно в такой бредовой ситуации. Вот тут хоть плачь.
И конечно, в мучениях Анны и Левина Толстой поставил очень важные вопросы – о любви и духовной жизни. Остро поставил, правдиво, уж как понимал. Но его решение этих вопросов неудовлетворительно. Оказывается, нет любви, а есть только семейная жизнь. И не нужна мужчине подруга, а нужна самка. Да и «прозрения» Левина – вовсе не прозрения, а лишь отчасти. Важный вопрос он вообще замял.
Еще, мб, по своим заметкам на полях пройдусь.
[1] Не читала тогда Мережковского, а мысли схожие)
[2] Да, я никогда не уважала «женское» - и в принципе не мое, и вижу, с чем в комплекте идет… Отсюда позиция «изживания». Теперь, конечно, думаю – ок, каждой свое, главное свободно это выбрать и быть при этом в безопасности. Но вот это «женское» как было чужим, так и есть) И не стоит забывать, что имеется в виду под «должна быть женственной» - должна угождать мужчине, ну нафиг.