blackmoon3712

Вот я писала, что Достоевский не знал женщины как личности, не подходил к ней близко (это и другие писали). Ну вот Толстой подошел очень близко, сказал во многом правду[1] – и мне ничуть не легче от его «раскрытий». Мне неприятно. Тех же Анну, Кити, тем боле Долли (о прочих и говорить не стоит) – с большой натяжкой можно назвать личностями. Не сказать, что личность так уж раскрыта и у мужчин, кроме Левина, конечно, но определенно больше[2]… Как по мне, личность создают: искания, сомнения, борьба, самобытные мысли и пр. Хотя меня и отталкивают его законнические тенденции, но он хотя бы чего-то ищет. А женщины – хоть плачь над ними. Слабоволие, неразвитость, излишняя чувствительность, истеричность…[3] Как они могут прямо сказать, чего хотят, если даже сами этого не знают?[4]

Женщина – стихия. Достоевский показал это снаружи,[5] Толстой – изнутри. И это хуже. Еще жутче, что Достоевский всегда как бы исключения берет, а Толстой – правила. Т.е. "все они такие". Мрак.

А.Я. Головин, "Цыганка. Портрет артистки А.Г. Коонен" (русский модерн, ммм...) Для меня Анна Каренина была приблизительно такой...

Достоевский знал и описывал женщину как стихию и индивидуальность, так вот с Толстым та же фигня, по сути разница лишь в темпераменте писателей, личности в женщине они не видели оба. Но Достоевский… мне кажется, он больше видел в женщине человека. Ну так, проблесками. Он вообще в людях как-то больше личностного видел, божественного. Настасью Филипповну, Грушеньку – он не осуждает. А Толстой совершенно отвратителен мне тем, что под видом реализма и «диалектики души» творит над женщиной суд, как будто даже - Божий. И убеждает читателя – она сама виновата, она нагрешила, она не следовала своему предназначению, она хотела невозможного… Ну, а если следовала – молодец, конечно, живи в своем бабьем загоне, только, как бы это сказать не слишком грубо – ты не человек, ты самка. Или растерзай свое тело и утопи душу в родовой стихии, или марш под поезд) Вот это в нем совершенно невыносимо. Но и понятно это становится не сразу) Толстой, в отличие от Достоевского – слишком правдоподобен, и это сбивает с толку. Вы меня простите, но как раз лжи и нужно правдоподобие.

Читать неприятно не только из-за женских персонажей, но и из-за некоторых установок Толстого, с которыми я в корне не согласна, а еще из-за большой правдивости и жизненности романа – жизнь всегда большей частью отвратительна. Из-за правдоподобия))

Слушай после этого маму – урок от русской литературы) (Не помню, про что.)

На каждой странице можно написать: как всё запущено. Сеть предрассудков, глупых правил и лжи. Эта сеть парализует саму совесть человеческую – люди стыдятся того, чего не стоит стыдиться, и наоборот. Честности – ноль. Представления о добре и зле крайне спутаны, потому что всё «выброшено на поверхность», никто не видит, не знает сути и глубины реальных отношений. Постоянно вспоминаю про объективацию Бердяева – 100% правда. И «сеть» св. Афанасия, сеть греха и лжи… А то, что преступны не отношения Анны и Вронского, а брак Анны и Каренина, это тоже 100%. Бердяев утверждал это решительно – и я ему за это благодарна!

Отношения Анны и Вронского, конечно, имеют в себе порок, как и все человеческие отношения. В данном случае это – их неспособность преодолеть пропасть между «мужчиной» и «женщиной» (замкнутость, неспособность выйти за пределы себя), и, как и у всех, большая привязка к внешнему. Тут, конечно, и бесправие женщины виновато, тут всё вместе. Я всё думаю – неужели бы Анна успокоилась, повенчавшись с Вронским? Неужели так мало надо? Неужели не ценится нечто более реальное? Ну… по тем временам это была какая-никакая гарантия, не любви, конечно, но того, что к отношениям привязано, а этого было слишком много… у Анны не было чувства защищенности… Почему она его ревновала? Разве венчание – гарантия? Разве она не была знакома с Долли? Ну… у Долли был хотя бы надежный статус. Анна же не виновата в том, что ее статус зависел от состояния в браке, тут она ничего не могла изменить… Так что теперь я и тут Анну понимаю – у нее не было возможностей современной женщины, за что ее осуждать-то… чему удивляться? Так что ее трагедия углубляется еще больше… как и моя неприязнь к Толстому))

И всё же, несмотря на всю свою правдивость и наблюдательность, даже проникновение в жизнь женщины. Толстой не увидел в ней главного – потенции перерасти свое состояние.[6] Он думал, что женщина пытается эмансипироваться, образовываться только из-за «женских» реальных и возможных неудач. Но это ведь неправда, вернее, не вся правда. Такое было, но не у всех. Это не выход – оставаться неполноценным существом и уповать на доброту и совесть мужчин, кстати, тоже неполноценных. Это не выход – искусственное «дополнение» и «компромисс» мужчины и женщины в семье. Брак Левиных – грустное зрелище. Это совсем не то.

Не зря процесс андрогинизации (иначе, преодоление гендера) начался именно с притязания женщин на мужские права и обязанности – они же явно почетней. Сейчас то, что женщина реализуется в профессии – обычное и бесспорное дело. Если бы… да еще вторую смену вспомнить… Не, никто не спорит, если она также занимается бытом и не обижает мужчину, зарабатывая побольше и занимая должность повыше… А так всё хорошо!))) Даже до православных наконец дошло. И как поздно! Когда не понимать стало уже смешно!

Читаю и убеждаюсь: для любви – честной, настоящей – нужна сильная воля. Нужно очень многое пережить, перетерпеть, но главное – никогда не врать, не скрывать. Правда, по себе знаю – нужно очень много сил.[7]

А Анна и Вронский этого не понимали, не умели работать для любви, считали ее за нечто данное.[8] Дальше внутренняя мизогиния, спасибо великой русской литературе – вот чему она учит, вот чем прошивает мозг даже тогда, когда «сама думаешь» над книгой. У меня нет сил всё это комментировать, просто полюбуйтесь. Нет, вернее – спасибо социуму, который дает тебе именно такую призму, даже если ты действительно «не такая, как все». Анна была слишком женщиной[9]. Очень мало воли, логики, честности, силы. Очень мало. Она слишком много требовала.[10] Она вроде даже больше виновата в том, что отношения не клеились, но по тем временам обвинять ее, конечно, нелепо. Именно, следует спросить: а почему она такая? Из самого романа ясно, почему. Женщинам было натолковано, что они слабы, что им все обязаны… А где слабость, там и рабство. Бесплатного ничего не бывает. Я очень хорошо знаю ее чувства – безумную ревность, подозрительность, одиночество, панический страх потерять любовь. Это очень страшно. Но это можно преодолеть, я же преодолела.[11] А у нее не было воли.[12] Да и Вронский не понимал ее, потому и не мог помочь.[13] И кстати, кто ей сказал, что в любви есть гарантии?[14]

Еще Толстой замечательно показал, как люди могут себя обманывать, как могут заглушать и извращать самую совесть («христианка» графиня Лидия), как могут творить зло, искренне считая это святым делом. Это самое страшное, эдак совесть никогда не проснется.

А Каренин? Его «прощение» - с высоты сознания своей святости. Это – гордыня. А Христос учил, что прощать надо не с несуществующей высоты, а потому, что и ты грешен. Все со всеми связаны. Ясное дело, что если брак не сложился, виноваты оба. И это при равноправии и добровольности еще, которых там не было.

Да и не брак это был изначально.[15] Этот Каренин робот какой-то. Боится жизни, правды, чувства даже в самом себе. «Ах, я прощаю»… Да ты подумай прежде, не надо ли тебе прощения просить. Как можно жить без любви? Ну вот так как-то…

Кстати, Толстого я зауважала с первой же с первой же страницы, с описания Облонских. Какая дикая правда жизни! Вот вам, любуйтесь! Я Толстого и уважаю в основном за правдивость и наблюдательность.[16]

Любопытно, что в итоге Толстой ставит отношения Анны и Вронского даже ниже, чем отношения Облонских. Не любопытно, а характерно и ожидаемо… Хотя у них совсем глупо и противно. Хотя бы и… вот зачем Долли спала с мужем, зная про его бесчисленные похождения? Не понимаю.[17] И не понимаю, он-то зачем ее мучил. Воистину. Как вспомню отношение ЛН к СА – натурально тошнит. Это ж какой скотиной надо быть. И это – один из лучших людей своего времени!! Жили бы себе раздельно, каждый при своем – у нее дети, у него развлечения… Но дальше-то куда ж?! Это очень противно.[18] Не говоря уже о "недосягаемых" Левиных…

(конец марта, была одна, узнала случайно от Л.)

Колорит всех картин непередаваем, часто искажен. В общем, как обычно - надо видеть. Да, несколько из них - мои фотки, фотографирую я тоже плохо, но в интернете не нашла ничего лучше или вообще не нашла.

Я по этой выставке три раза туда-сюда прошлась. Бегала, грелась и тонула) Давно не видела у нас ничего подобного... Русский предмодерн! Тут и яркое язычество неоакадемизма, который уже почти символизм, тут и почти прерафаэлитство, тут как раз те русские художники, которые заслонены сначала передвижниками, а потом много кем, почти неизвестные, совершенно недооцененные, но мне - близкие очень. Их радость, их мрачность, даже пафос - всё понятное и родное, тот самый "конец века", искусство, неосознанно вторящее Мережковскому и иже с ним. Их "салонный академизм" - на самом деле, прежде всего огромная радость, фантастическая (потому что ее никогда не было и быть не могло) безмятежность бытия, языческий рай, золотой век. Их трагедии - нередко подлинно трансцендентны. Утонченность моего любимого Котарбинского - это уже символизм, всё, приехали. Огромное художественное мастерство - само собой. Но главное, что их картины со мной говорят. Многие топовые художники того времени, сейчас считающиеся бесспорными гениями - ну вот не говорят, чужды мне.

Я недавно в лекции услышала, что Гоген - это про живопись, а вот Редон - про что-то другое. Не думаю, что это справедливо, но даже если так - значит, мне нужно что-то другое, мне мало одной живописи, "живописи как таковой". Я могу понять Гогена, Ван Гога, Матисс произвел на меня впечатление, я даже могу понять уродливого Сезанна и отталкивающего Пикассо. Я могу разобраться, в чем там суть, но они мне скучны и чужды. С импрессионистами то же самое - искусство чисто оптическое, без трансценденции, меня не влечет. А если мне все же нравится что-то у этих художников, значит, я увидела там трансценденцию/красоту/силу/смысл, иначе никак)

Генрих Ипполитович Семирадский, "Страшный суд". Что хорошо - тут нет разделения на добрых и злых, прям как у одного малоизвестного итальянца, у него и Семирадского я увидела только всеобщее упование. Это не суд, это всеобщее воскресение.

Г.И. Семирадский, "Сцена из римской жизни" (завораживает, как будто праздник Ивана Купалы, и какой щеночек))

Г.И. Семирадский, "Грешница". Мне всё время кажется, что фигуру Христа никак не противопоставить "грешному язычеству", я смотрю на Него через призму Третьего Завета, примиряющего, да примерно в то же время и Мережковский творил, кстати...

Павел Александрович Сведомский, "Опасный урок" - было там несколько наших Альма-Тадем, да...

Г.И. Семирадский, "Танец среди ножей". Подумалось - вот именно это про эллинов, а не "Фрина на празднике Посейдона в Элевсине",



ведь последняя - идеальный образ беззаботного поклонения красоте и радости бытия, причем эстетически утонченной. А ведь этот "народ-художник", как назвал его Семирадский, в реальности чуть не засудил Фрину за "богохульное" уподобление Афродите. Сократа вон убили, а Аристотель успел сбежать, тоже богохульство шили. В реальности эллинский идеал - мудрости, красоты, чего угодно, именно танцевал среди ножей. Всеобщей гармонии, которую сконструировали художники в том числе - не было. Но перед "Фриной" я всегда останавливаюсь, да... Она не просто радует, она согревает, вызывает восторг и ликование...

Василий Дмитриевич Поленов, "Цезарская забава". ну это уже почти декаданс, хорошо...

П.А. Сведомский, "Мессалина". Какая красивая!! Интересно сопоставить с тут же висящей картиной "Вопрос и ответ" Бакаловича - бледненький такой Альма-Тадема получился, не очень интересный.



Но налицо отношение к женской свободе в любви: только "блудница" может откровенно вешаться на мужчину (в то время как он смотрит без особого интереса и мб даже с презрением), откровенно радоваться ему, а вот нормальная-то девушка глазки потупит, ее добиваться будешь, а она еще в свою веру обратит (это практически иллюстрация к "Камо грядеши"[1]) и помрете в один день, ага, на арене цирка... Первое неправда, а второе надоело))

Василий Сергеевич Смирнов, рано умерший талант - "Утренний выход византийской царицы к гробницам своих предков", как-то так... лица с фаюмских портретов...

П.А. Сведомский - "Оргия". Заря...

Степан Владиславович Бакалович, "Лунный вечер в атриуме". Хорошо передано освещение...

"Медуза" Сведомского, еще до того, как Афина "наградила" ее змеиными волосами, но после надругательства Посейдона... Нет, непередаваемо, это особенно.

П.А. Сведомский, "Одинокая римлянка". Взгляд-то прям врубелевский!! Один дух носился над эпохой, даа...

"Ибисы" Котарбинского... Клеопатра, конечно, богиня, но рабыня мне больше нравится.

Вильгельм Александрович Котарбинский, "Девушка с голубями".

Во зле я вижу трагедию, боль и горе не только жертвы, но и преступника. С этих мыслей начались мои наброски. Неоконченные, никакие с точки зрения техники, но - мои. О том, что волнует меня, что важно для меня, что вижу я. Ангел и демон, гроб, вампир, оборотень, аллегория отчаяния (девушка надевает на себя петлю), женский вариант "Ворона" (люблю тему амазонок), много чего...

Думала сначала - будет штук десять, а они всё шли и шли, появлялись новые темы, новые образы в голове, я даже не успевала их воплощать и просто записывала словами на картонной папке, потом воплощала, но не всё... потом иногда даже не могла разобрать, что имела в виду...

Думала - потом закончу, оформлю как-нибудь, а в конце концов решила всё так и оставить. Целых два человека это одобрили - у меня, мол, стиль такой. Всё бы хорошо, одно плохо - закончился поток, застопорился... я просто не смогла изобразить то, чем болела в данный момент, и поток, скорее, не закончился, а забился... я почувствовала бессилие хоть как-то изобразить то, что мне является. Теперь бы хоть разыскать ту папку и вспомнить сюжеты, и хотя бы о них рассказать - вдруг их воплотит кто-то другой. Не можешь рисовать - говори, нельзя отвергать образы, которые к тебе приходят, грех это.

Мои задумки: Христос и Великий Инквизитор (в камере, Инквизитор вещает, Христос молчит и смотрит), Христос и Небесный Иерусалим = мистический брак св. Екатерины (Он и она идут навстречу друг другу или уже встретились...), Коринф (женщины в порыве духовной свободы проповедуют, пророчествуют и снимают покрывала)... много было, может, потом еще что-то найду...

А вот так я не только представляла, но и чувствовала любовь. Называется "Любовь-Крест". Вот реально хорошо получилось выразить. Об этом десятки моих текстов. Сравнительно недавно начала понимать, что это безумие и самоубийство, и так точно быть не должно. Это садомазохизм, а не любовь. Можно красиво, возвышенно, духовно всё это называть, но суть именно такая.

Это я так видела, так изобразила, но на самом деле на кресте-то была одна я. И от этого особенно больно. Он тоже по-своему страдал, но не так и всегда в стороне, и не на кресте однозначно. Отчасти палач, отчасти родственник казненного. Они ведь тоже страдают - от жары, от тяжелой работы, от скуки... А вот кто меня туда прибил - сложный вопрос. Не он один однозначно. Патриархат и несовершенство бытия как таковое плюс крайне неудачное для меня стечение обстоятельств, условий, личных особенностей... Я не мазохистка, но мне пришлось)

Из музыки изначально меня вдохновляли Cradle of Filth, особенно "Amor e Morte", моя любимая страшная сказочка...

Я в эйфории от Sonne Rammstein , и мне внезапно представилось то, что могло бы быть серией рисунков, а то и целым клипом, и отвечаю, что много лучше их белоснежки и семи шахтеров… И не просто лучше, а шикарно было бы, если снять хорошо…

В самом начала, при отсчете, толпа с факелами гонится за ведьмой. Ведьма, разумеется, очень красивая брюнетка в черном длинном платье с рукавами-крыльями и серебряными побрякушками. Вид погони – как бы сбоку на узкий длинный мост. Ночь. В конце – вход в пещеру. Она вбегает в пещеру, тут начинается в музыке тяжеляк, а в картинке – камнепад. Вход завален, никто не успел, но никого и не придавило. Разве паре людей прищемило одежду (сначала было – женщинам подолы, теперь думаю, не сексизм ли это, пусть и мужикам что-нибудь прищемит, ну из одежды, я ж не садист), чему она по ту сторону ехидно улыбается. Но ни у кого ни царапины. Она же уверенно осматривается. Темный коридор. Идет, недалеко на стене – факел, она берет его, и с факела ей на руку переползает змея. Она ее гладит, змея уютно устраивается у нее на груди (декольте должно быть, да). Пусть это выглядит зловеще и красиво. Она же идет и осматривает коридор. Камень сменяется кладкой, кладка – письменами, рисунками, барельефами (ну как бы развитие цивилизации). За ней следует какая-то непонятная тень. Барышня уверена в себе, знает, что делает и куда идет. И вот перед ней, ближе к первому припеву, огромные резные каменный двери, двойные. Она целует и отпускает змею, и с некоторым усилием распахивает их, и тут грянет первый припев. Вид сзади, движение красивое, слитое с музыкой (когда двери открывает). Она оказывается в огромном склепе – высоченные колонны, много каменных гробниц (гробов, саркофагов, красивых, нет, разных), потолок и стены теряются в темноте. Пусть это будет образом умершей части человечества, но не всего, как будет видно в дальнейшем. Ходит по залу, даже кружится, осматриваясь. Всё это в тему припева, прекрасно. В подходящий момент припева она видит огромное распятие, и с чувством ему поклоняется. Вид сзади, движение грациозное, искренне почтительное, осмысленное, от души, но без потери собственного достоинства, не рабское. Потом всё ходит, касается рукой гробов, останавливается над одним, кладет на него руку и безмолвно плачет – просто, без искажения лица, глаза закрыты, текут слезы, мб кровавые (это в соло после припева).



Когда уже начинается мужской вокал, из темноты выступает… я раньше хотела, чтоб демон, но лучше, намного лучше пусть будет скелет в облачении какого-нибудь очень высокого церковного чина (причем облачение такое, чтоб обиделись все конфессии сразу). И начинает ей что-то доказывать, говорить… По картинке должно быть понятно, что он осуждает всех умерших, рассказывает и возмущается, какие они грешники (только неясно, что он-то неупокоенный во тьме бродит, праведник наш). В подходящий момент речитатива даже шарахает кулаком по тому гробу, над которым она плакала. Одновременно с началом припева – «айн!» - она резко открывает крышку гроба, и оттуда ее озаряют лучи света. Вид в профиль, она чем-то поражена.



А открывается ей история девушки-самоубийцы и ее возлюбленного, кратенько, на первую часть припева, которая еще без женского вокала, в 3-4 картинках, но ярких, красивых и показательных. Типа Ромео и Джульетта. Их свидание в саду, тихое и нежное. Он пусть будет из бедной и презренной семьи, она – из богатой и знатной. Его убивают ее родственники и зарывают как собаку где-то в поле или лесу. Она принимает яд, но ее хоронят в семейном склепе. Похороны, она так красиво в гробу лежит. И это и есть ее гроб (неважно, как он там оказался). Ведьма (ну, теперь-то понятно, что в хорошем смысле, от слова «ведать») быстро захлопывает крышку и обращается к распятию, просто смотрит. Со второй половины припева, с женским вокалом – «айн!» - от креста исходит яркое сияние, потом он вовсе исчезает, пространство как бы раздвигается, в темноту склепа врываются ярчайшие лучи света. Из света появляется Христос в белом одеянии с тихой любовью в глазах и грустью. Освободитель и Воскреситель. И начинается воскресение, гробы раскрываются, встают люди – красивые, просветленные, склеп наполняется светом. Идут к Нему, а Он – к ним, каждому что-то говорит, улыбается, берет за руки, некоторых обнимает… Это всё в припеве. Но не раскрыт только 1 гроб – той девушки. Он остался темным и неподвижным. Мужской голос – первосвященник-нежить – торжествует, опять доказывает ведьме что-то свое. Но на Христа как-то не глядит. Ведьма издали глядит на Христа с любовью и восхищением, но в основном – с вопрошанием. Скелета не слушает, ну его. Христос наконец посмотрел на нее с какой-то грустью. Она внезапно что-то поняла, повернулась к гробу, касается указательным пальцем вытянутой руки будто невидимой стены, пространство начинает вибрировать, круги от пальца – как от камня на воде. Пространство разверзается, она уходит в темноту (тут уже третий припев). Выходит в каком-то темном дремучем лесу или поле, мрачно. Останавливается на неприметном месте, протягивает руки к земле. Как власть имеющая, но со скорбью. Из могилы восстает убитый юноша, типа как в «Вороне», но она протягивает ему руку и выводит из могилы. Очень красивая сцена. Потом ведет за руку вновь сквозь пространство. Они выходят в склеп как бы из ниоткуда. И он видит свою возлюбленную, светлую, красивую, воскресшую, сидящую в гробе и как бы греющуюся под лучами Божественного света. Тоже в профиль, очень светло и красиво.



Ведьма слегка подталкивает его, обалдевшего, по направлению к ней, а сама смотрит на скелета: что теперь скажешь? Скелет в недоумении и почти в отчаянии – что же это творится?! Юноша подходит к возлюбленной, тихие, нежные объятия, и всё такое светлое. Встреча после вечной разлуки и теперь – навсегда… Это надо, чтобы чувствовалось по картинке. Тут 2 смысла – любящий не может жить без любимого + примирение и просветление мужского и женского начала (что?! Ну ок, по картинке это не поймешь, а вообще можно было бы и лгбт-пару ввернуть, вот это было бы круто… лгбт – Ромео и Джульетта наших дней). Это всё на протяжении припева. К ним подходит Христос. И вот тут, в конце, на протяжении женского вокала нужно показать самое главное. Он обнимает их и ведет с собой, любя их более всех здесь – как наиболее пострадавших и любивших. Вот, пожалуй, центральный образ: вид сзади, люди идут в свет, посередине Он уводит пару, но оглядывается и смотрит на нас. Что в этом взгляде – это уж надо почувствовать. Это можно было бы сделать даже в виде диптиха. Взгляд Его падает и на ведьму, и на скелет. Скелет весь скрючился и не может вынести этого взгляда, а она… Это картина, это надо видеть – лицо ее просветлено, она восхищена, серебряные украшения на ее траурном платье (траур по человечеству – символ) начинают нестерпимо сверкать. Это могло бы быть символом начала теозиса, преображения земли (серебро на черном – свет во тьме). Но второе ее движение – она трогает за плечо скелета, а другой рукой указывает на Христа, уходящего в свет, и кивает – не хочешь ли пойти за Ним? Но для скелета это неподъемно, он не может постичь всего этого - может быть, пока. Он в отчаянии отворачивается, как-то жалко съежившись. (Скелет – двойной символ – смерти и официальной церкви, проповедующей торжество ада, т.е. той же смерти). Христос уходит (не факт, что навсегда), и снова появляется распятие, которое даже отчетливо кровоточит… И это символ того, что Христос останется на кресте, пока все не будут преображены.

Ведьма же похлопывает скелета по плечу, может, даже как-то фамильярно – типа, может, потом одумаешься, я не прощаюсь (или – она печально смотрит на крест, вздыхает, тихонько хлопает его по плечу и уходит, иронично, но не зло улыбается – так-то, подумай) – может, на другие кладбища, оплакивать и уготовлять воскресение, а может, и к живым, проповедовать. Может, и народ-то чуть не сжег ее за проповедь «излишней» доброты и свободы… Скелет остается в раздумье. Она уходит сквозь стену склепа, и на стене остаются как бы серебряные блестки от ее побрякушек, они переливаются, затем всё медленно погружается во тьму, но на душе остается какая-то светлая надежда.

Это в описании всё хреново и неуклюже, но если нарисовать, а еще лучше – снять клип, это будет нечто!!!

Образ женщины в черном – не знаю, как он у меня появился. Это – некий посредник между мирами, но и живой человек, женщина, и очень красивая. Странствует, оплакивает, проповедует – и так до полного теозиса. Может, это символ той самой эсхатологической активности человека, которую проповедовал Бердяев. Да и предвестие Третьего Завета, возможно...

Примерно тот же образ у меня в фантазии на «Мгновение свободы», ну похожий. Мб как-нибудь расскажу[1] + фантазия на «Великие тропы бессмертия» - отличный был бы клип типа «славянское фэнтэзи». Я пыталась кое-что воплотить в рисунках, но крайне неуклюже… На бумаге выходит совсем не то, что в фантазии…

Уже нет сил ругаться, ни на что сил нет. Но надо хоть зафиксировать. Мужчины реально считают[1], что женщины им что-то должны, а еще считают себя вправе не только требовать, но и бить-убивать "за дело". Прочитала тут один коммент под фем-постом... больше всего меня поразил упрек, с обидой и надрывом: в вас нет любви, вы никого не любите... (ну и там дальше еще характерное: а вот есть нормальные женщины, которые нас любят и рожают нам детей, и вот их мы любим... классика - разделение людей на нормальных и ненормальных, маргинализация ненормальных, т.е. тех, кто протестует против чудовищного порядка вещей). Блин, чувствую - что-то тут не так, с этими упреками, что-то не то... и ведь не ошиблась! Немного ниже чувак пишет, что чуть не убил жену за измену только потому, что "подумал о ребенке". Но вообще-то убить право имел, но молодец, сдержался, где аплодисменты?! Ну вот, собственно, мгс во всей красе. Ставим на его место меня, женщину не очень типичную, но все-таки женщину. Мне в голову не придет написать мужчинам "в вас нет любви", потому что любви нельзя требовать. А по сути - потому что смешно как-то этого от них требовать, они социумом не на это заточены. Не зря же любви и всего, что около, требуют именно от женщин. Да мне бы элементарного, базового уважения добиться, извините. Напиши мдшникам, что в них нет любви, я даже реакцию себе представить не могу... но сначала по-любому будет шок, "микросхемы разъедутся". А попробуй отказать мужчине в просьбе, тем более сказав "не хочу" - он сильно удивится как минимум. Я могу жаловаться и очень страдать из-за того, что меня не любят, но требовать любви как чего-то должного и естественного - нет, не могу. Я хочу, но мне никто не должен - женская трагедия. Я хочу, мне должны, но дают с переменным успехом - вот, извините, мужская. Далее, насчет ревности. Да я скорее сама себя убью, если мне изменят, вот что. Никогда не приходило в голову убить мужчину из-за того, что он не разделяет моих чувств. И это в общем типично для женщин. Правда, не для всех. Правда, есть любительницы помечтать "всё нахрен у него отрезать" - но воплощают они свои мечты куда реже, чем мужчины. Потому что не чувствуют себя "в своем праве" все же. Справедливости ради скажу, что склонность к насилию от пола особо не зависит, но проявление насилия очень зависит от гендера - установки в голове, "права" негласные, всё это очень сильно влияет. Именно поэтому подавляющее большинство насильственных преступлений совершают мужчины - им просто "можно".

Сальвадор Дали, "Женское тело, трансформирующееся в гитару"... что характерно, распятое.

***

Любви никто никому не должен, но человечность - обязанность[2]. В этом разница между ВЗ и НЗ. Смысл НЗ именно в "хорошо бы, желательно, было бы здорово". Хорошо бы любить одну женщину всю жизнь, но обязать к этому - невозможно. Вот почему заповеди блаженства сформулированы радикально иначе, чем Декалог, не в форме требования или императива.

/2008, 2016-17 доп./

Очень хочу записать свою более-менее законченную интерпретацию христианства. И хотя вроде как "вдохновения" нет и даже голова болит, а все равно хочется. Главное, чтоб хотелось...

Попытаюсь. На самом деле, никто не может толком объяснить, в чем смысл жертвы Христа, как Он своей гибелью спас людей. Обычно это выходит какая-то диковатая судебно-юридическая теория, пусть даже и поверхностно-логичная, но жуткая и сухая. И совсем-совсем непонятная - якобы Бог удовлетворился жертвой крови невинного за грехи людей... Нет, совсем не ясно. Хотя, конечно, в жертвоприношении есть древний и даже "изначальный" смысл. Но, думается, все равно посюсторонний и дикий.

У меня же в последнее время вырисовывается вот что. "Бог основал свое дело на свободе." Это видно сразу, и об этом я писала. Но Он заранее согласился в таком случае на мучения множества людей, порой лично совсем не виноватых. Это-то и возмущало Ивана Карамазова. И с этим никак нельзя было бы согласиться, не будь Христа. Как бы ни толковали о зле в мире, о Промысле Божьем... Одни, типа Леонтьева, прямо видят действие Бога в страданиях и даже в насилии. Само собой разумеется, что "Бога-Пантократора, Который непосредственно управляет всем, который в чуме и войнах" ради каких-то там высших целей (да и вовсе не высших, а просто ради наказания) - да, такого Бога принять нельзя. Но даже если радикально это пересмотреть и сказать, что Бог вовсе не управляет миром, следовательно, не управляет злом в нем, что зло происходит вопреки Его воле, но из-за допущенной Им свободы... Это действительно так, иначе и мыслить нельзя. Но даже тут неизбежна - ответственность Бога за зло, не только человека. Бог допустил свободу, ее нельзя было не допустить, иначе не было бы человека как Его образа и подобия... Тем самым Он допустил и зло, и пусть это было необходимо по всем параметрам (горький путь испытания человеком собственной свободы) - но все же за допущение Он несет ответственность. Это необходимо признать. Тут - трагедия. Далее делаю такой вывод, на который не осмелился даже Бердяев. Но Бог любит человека, и никак не мог оттуда, сверху просто наблюдать, как оно там. Нет, Он любит, иначе не был бы Богом. И вот Он спускается в мир, чтобы разделить страдания человека (в этом смысл!), чтоб Ему никто не мог сказать: "Тебе-то сверху легко говорить", но главное - из-за бесконечной любви: "Любящий разделяет долю любимого". И вот смысл-то весь в том, что на кресте... на кресте Христос-Богочеловек искупал вину не только человека, не исключительно человека, но и Бога! Вот смысл этой вселенской мистерии. Ведь, если понимать серьезно, вина как Бога, так и человека, реально почти неуловима, но не менее реально она - есть.

И тут сразу всё ясно, всё становится на свои места! Вот чем велико христианство - силой Любви! И вот далее идет процесс просветления свободы - любовью, мистический процесс сошествия во ад (это у Бердяева очень хорошо). Вот она, тайна Голгофы, тайна свободного страдания Богочеловека, искупления двойной вины. И даже не искупления... просто - единения в любви, любящий следует за любимым. И конечно, образ страдающего Бога не насилует. Богочеловек страдает свободно за свободу, Им же допущенную... чтобы человек был человеком. Это очень сложно, но и тут же - очень просто! И в связи с этим абсолютно понятен рисковый характер христианства. Христос вовсе не обещал благополучия в этом мире! Знаете, почему? Вовсе не потому, что благополучие - грех. Вовсе не всегда оно - грех. И совсем не потому, что голодать полезно для спасения души и т.п. Напротив, порой и вредно. Ясно читаю в дневнике Лидии Бердяевой: "Зло потому в мире, что Бог действует только через любовь и свободу. Он никогда не останавливает зло насильно." Еще раз: это ни с кого не снимает ответственности, хотя это и очень правильно. В этом трагедия.

Как часто хочется, чтобы зло, хотя бы зло предельное, было насильно остановлено Богом, и мне очень хочется, но - нет, нельзя! Отсюда - далеко идущие выводы. Отсюда - страшный, рисковый характер христианства. Практическая необеспеченность, неприспособленность, неустроенность христианства. Это в высшей степени не благополучная религия. Не удобная для этого мира, для данных условий. Сложно человеку до конца принять ее. Конечно, Бог отвечает на наши молитвы, исполняет наши просьбы... Но Он никогда не действует и не будет действовать через насилие, это надо помнить. Именно в этом смысле Бердяев сравнивал Бога с полицейским - Бог за руку не хватает. Отсюда чудо христианской религии - верить не во всемогущего господина, нет. Т.е. быть готовым к тому, что здесь тебе могут и не помочь. Здесь с тобой могут случиться страшные вещи. Это очень страшно принять. Конечно, все равно до конца будешь надеяться на лучшее, из трусости, но... Осознать это до конца, осознать, что по своим принципам действия Бог вовсе не всегда... А ведь это и значит - разделить Его крест. Что Он разделил наш, что мы - Его, двусторонняя связь. Он здесь был неблагополучен - и мы д.б. к этому готовы. Но это не должно стать замкнутым кругом и выродиться в культ страдания, нет. Он бы хотел быть тут счастлив, но по местным условиям - невозможно. Так и мы. Только мы еще другим жизнь делаем невыносимее. Надо хотя бы не умножать зла, как говорил Толстой, хотя бы...

Но и, стоит помнить - Он испытал в точности наши страдания. Если бы мы не причиняли такое зло друг другу - и Его жертва не была бы столь страшной. Если бы мы не распинали на крестах людей - и Он бы там не оказался. Если бы мы не убивали - и Он умер бы "естественной" смертью. Поразительно, Он любовью Своей разделил всё до донышка... Это все из-за нас, Он наши муки разделил. Следовательно, нужно посильно менять этот мир, чтобы люди не страдали, но самому быть готовым к страданию... И это не значит мучить себя и специально нарываться, нет, и жертвовать собой действительно нужно крайне редко. Это просто значит быть готовым к тому, что тебе никто не поможет... Иначе невозможно ведь объяснить пламенную веру мучеников. Они не возмущались, что Бог не спасет их здесь, они если и не понимали, то чувствовали...

Это всё и значит - просветленное страдание, сложнейшая тема... Я знаю, что это всё бессмысленно - но смотрю на Тебя и пытаюсь идти за Тобой, принимая страдания как Ты. Изживание. Вот единственный смысл. И после этого - всё, Бог оправдан! Он каждому говорит: "Мне тебя очень жаль, ведь Я и Сам страдал и страдаю"!

(И снова благословенный Симеон Соломон - "Да будет воля Твоя" и просто - Христос в терновом венце... Чувствовал и выражал куда больше иных иконописцев. Кстати, вполне сознательно - перешел из иудаизма в католицизм.)

Прекрасный во всех отношениях рисунок -



Франциск Ассизский обнимает Христа и отрекается от мира...

А вот тут Христос как-то совсем неожиданно совершенно не гламурный.



Что тоже очень хорошо и убедительно - перед мучительной смертью не до красивого выражения лица как-то...

Но этот "се Человек" тоже мне нравится...

Несение креста - с первого взгляда ничего особенного, довольно тривиально написано.



Но если обратить внимание женщину (скорее всего, Богоматерь) - неподдельно-скорбное лицо, руки разведены как будто в растерянности - картина сразу оживает и приобретает глубину. Тут не дежурное благочестие, а что-то живое очень, растерянное и трагическое...

Распятия

Скорбящая Богоматерь - хорошо, "верю".



Но меня всегда удивляет, когда ее наряжают монахиней.

Воскресение Христово,



замечательное!!

Обращение Савла -



ну прям очень хорошо, тут мне и экстаз, и динамика.

Два св. Иеронима -





нередко меня привлекают изображения этого святого как символ созерцания и размышления.

Картина из серии про блудного сына -



и тут парню надоело возиться со свиньями, и пошел он к отцу) "ну достали, честное слово!"

"Кухня ангелов" -



я так понимаю, сюжет основан на местной монастырской легенде (художник писал эту картину для монастыря францисканцев в Севилье): "Отец-настоятель и гости заглядывают на монастырскую кухню, и удивительное видение открывается их взору: в золотом сиянии над полом парит монах Сальвадор, а на кухне трудятся ангелы. На заднем плане полотна виден онемевший от столь необычной картины монах-охранник, вошедший на кухню через черный ход." Посыл очевиден: мы настолько святые, что нам готовят ангелы, и дежурный по кухне вон не готовит, а молится и левитирует. По крайней мере, это забавно))

Освобождение ап. Петра из тюрьмы -



"хорош валяться, пойдем уже". Вот такие ангелы, "без определенной гендерной идентичности", мне нравятся))

Овечки на водопое просто волшебные...

Рождество с пастухами, волхвы еще не подошли)



как это было где-то написано "ушли с рабочего места потому, что им привиделся ангел. Рождество - время традиционных ценностей!"

Вот эта картина...



она приторная, конечно, про "святую семью". Идеологически мне не близкая) И догматически абсолютно сумасшедшая - называется "Троица небесная и земная", притом что внизу - не Иисус с Марией и Иосифом, что можно было бы хоть как-то понять, а маленькая Мария с родителями, Иоакимом и Анной. Но в смысле сумасшествия мне даже нравится.

Вероятно, художник с такой теплотой изображает семьи потому, что сам был счастлив в семейной жизни. "В личной жизни мастера все было также благополучно. Он удачно женился и стал отцом пятерых детей. Счастливый брак и удачная личная жизнь способствовали постоянному прогрессу в работе, за эти годы он создает подавляющее большинство своих полотен, ставших впоследствии знаменитыми. Но смерть жены в 1664 году вносит коррективы в его жизнь и ритм его работы сразу замедляется." Вот на этом месте прям хочется заорать: ну конечно! вот именно!! а женщине-художнице семья бы только мешала!!! и после этого хватает наглости еще спрашивать, почему мало художниц!!!! Взять бы толстенную биографию чью-нибудь да по морде надавать, если читать не умеют, честное слово... (на самом деле я против насилия, это я так просто выпускаю пар) Как же это всё несправедливо(((

Такое чувство, будто «братская любовь» Мышкина к Рогожину отдает ну такой мужской солидарностью… убийцу он пожалел, жертву – как-то не очень(

***

"Можно сказать, что Мышкин не может войти в жизнь до конца, воплотиться до конца, принять ограничивающую человека жизненную определённость. Он как бы остаётся на касательной к жизненному кругу. У него как бы нет жизненной плоти, которая позволила бы ему занять определённое место в жизни (тем самым вытесняя с этого места других), поэтому-то он и остаётся на касательной к жизни. Но именно поэтому же он может «проницать» сквозь жизненную плоть других людей в их глубинное «я»."

Не воплотился – это да. И нет места.

А Настасья Филипповна «поступает всегда и во всем вопреки своему жизненному положению».

Беспредельность есть человечность)

***

отрывок из письма Достоевского к Г.А.Ковнер (1877 г.):

«Мне не совсем по сердцу те две строчки Вашего письма, где Вы говорите, что не чувствуете никакого раскаяния от сделанного Вами поступка в банке. Есть нечто высшее доводов рассудка и всевозможных подошедших обстоятельств, чему всякий обязан подчиниться (т. е. вроде опять-таки как бы знамени).  Может быть, Вы настолько умны, что не оскорбитесь откровенностью и непризванностью  моей заметки. Во-первых, я сам не лучше Вас и никого (и это вовсе не ложное смирение, да и к чему бы мне?), а во-вторых, если я Вас и оправдываю по-своему в сердце моём (как приглашу и Вас оправдать меня), то все же лучше, если я Вас оправдаю, чем Вы сами себя оправдаете».

Да ведь в том и загвоздка - как принять оправдание хотя бы и от другого, если внутренне себя оправдать не можешь и как бы даже права не имеешь? На этом и спотыкаются герои Федора Михайловича - он сам это самооправдание отвергает - а иначе никак... он сам не позволяет героям это оправдание принять.

***

Или вот:

"Громадное значение у Достоевского имеет исповедальный диалог. Роль другого человека как «другого», кто бы он ни был, выступает здесь особенно отчётливо. Остановимся вкратце на диалоге Ставрогина с Тихоном как на наиболее чистом образце исповедального диалога.

Вся установка Ставрогина в этом диалоге определяется его двойственным отношением к «другому»: невозможностью обойтись без его суда и прощения и в то же время враждою к нему и противоборством этому суду и прощению. Этим определяются все перебои в его речах, в его мимике и жестах, резкие смены настроения и тона, непрестанные оговорки, предвосхищение реплик Тихона и резкое опровержение этих воображаемых реплик. С Тихоном говорят как бы два человека, перебойно слившиеся в одного. Тихону противостоят два голоса, во внутреннюю борьбу которых он вовлекается как участник. ...

Наконец, уже перед тем, как передать Тихону листки своей исповеди, второй голос Ставрогина резко перебивает его речь и его намерения, провозглашая свою независимость от другого, своё презрение к другому, что находится в прямом противоречии с самым замыслом его исповеди и с самым тоном этого провозглашения.

«— Слушайте, я не люблю шпионов и психологов, по крайней мере таких, которые в мою душу лезут. Я никого не зову в мою душу, я ни в ком не нуждаюсь, я умею сам обойтись. Вы думаете, я вас боюсь, — возвысил он голос и с вызовом приподнял лицо, — вы совершенно убеждены, что я пришёл вам открыть одну «страшную» тайну, и ждёте её со всем келейным любопытством, к которому вы способны. Ну, так знайте, что я вам ничего не открою, никакой тайны, потому что совершенно без вас могу обойтись». ...

Тихон знает, что он должен быть для Ставрогина представителем «другого» как такового, что его голос противостоит не монологическому голосу Ставрогина, а врывается в его внутренний диалог, где место «другого» как бы предопределено.

«— Ответьте на вопрос, но искренно, мне одному, только мне, — произнёс совсем другим голосом Тихон, — если бы кто простил вас за это (Тихон указал на листки) и не то, чтоб из тех, кого вы уважаете или боитесь, а незнакомец, человек, которого никогда не узнаете, молча про себя читая вашу страшную исповедь, легче ли бы вам было от этой мысли или все равно?

— Легче, — ответил Ставрогин вполголоса. — Если бы вы меня простили, мне было бы гораздо легче, — прибавил он, опуская глаза.

— С тем, чтоб и вы меня так же, — проникнутым голосом промолвил Тихон»

Здесь со всею отчётливостью выступают функции в диалоге другого человека как такового, лишённого всякой социальной и жизненно-прагматической конкретизации. Этот другой человек — «незнакомец, человек, которого никогда не узнаете», — выполняет свои функции в диалоге вне сюжета и вне своей сюжетной определённости, как чистый «человек в человеке», представитель «всех других» для «я». Вследствие такой постановки «другого» общение принимает особый характер и становится по ту сторону всех реальных и конкретных социальных форм (семейных, сословных, классовых, жизненно-фабулических)."

"С тем, чтобы и вы меня" - да, но за что прощать святого?))) В том и дело, что он возвышается, он недостаточно человечен... Возвышается Тихон не прямо сейчас, а после прочтения исповеди Ставрогина. Сначала вот это смирение, отдающее притворством "ой, я тоже грешен, и вы меня", а потом вот такое:

"— А нельзя ли в документе сём сделать иные исправления?

— Зачем? Я писал искренно, — ответил Ставрогин.

— Немного бы в слоге…»

 «— Вы как будто нарочно грубее хотите представить себя, чем бы желало сердце ваше… — осмеливался все более и более Тихон. Очевидно, «документ» произвёл на него сильное впечатление.

— Представить? повторяю вам: я не «представлялся» и в особенности не «ломался».

Тихон быстро опустил глаза.

— Документ этот идёт прямо из потребности сердца, смертельно уязвлённого, — так ли я понимаю? — произнёс он с настойчивостью и с необыкновенным жаром. — Да, сие есть покаяние и натуральная потребность его, вас поборовшая, и вы попали на великий путь, путь из неслыханных. Но вы как бы уже ненавидите и презираете вперёд всех тех, которые прочтут здесь описанное, и зовёте их в бой. Не стыдясь признаться в преступлении, зачем стыдитесь вы покаяния?

— Стыжусь?

— И стыдитесь и боитесь!

— Боюсь?

— Смертельно. Пусть глядят на меня, говорите вы; ну, а вы сами, как будете глядеть на них. Иные места в вашем изложении усилены слогом, вы как бы любуетесь психологией вашею и хватаетесь за каждую мелочь, только бы удивить читателя бесчувственностью, которой в вас нет. Что же это, как не горделивый вызов от виноватого к судье?»

Исповедь Ставрогина, как и исповедь Ипполита и «человека из подполья», — исповедь с напряжённейшей установкой на другого, без которого герой не может обойтись, но которого он в то же время ненавидит и суда которого он не принимает... Без признания и утверждения другим Ставрогин не способен себя самого принять, но в то же время не хочет принять и суждения другого о себе. «Но для меня останутся те, которые будут знать все и на меня глядеть, а я на них. Я хочу, чтобы на меня все глядели. Облегчит ли это меня — не знаю. Прибегаю как к последнему средству». И в то же время стиль его исповеди продиктован его ненавистью и неприятием этих «всех»."

Где же тут смирение? Если Тихон вроде как святой, почему бы не простить просто так, без условий? Почему он не может так? Почему еще чего-то требует? Естественно, Ставрогина это доломало. Он искал, если угодно, "безусловного принятия" - а к нему опять придирки какие-то. А как по мне, Ставрогин сделал всё, что мог, из своего состояния. Упрекать надломленного, но гордого человека в гордыне - это как бензин в огонь лить. На здоровье, конечно, о вкусах не спорят, но надо и последствия понимать. В общем, так себе из вас душепопечители... Сказано же: просят хлеба - дай хлеба, а не камень. Или уж вообще ничего не давай, так и скажи - нечего мне дать.Честнее будет.

Достоевский гениален не столько тем, какие идеи проводит (за некоторыми исключениями, его идем никуда не годятся), сколько тем, что он показывает - а считает он это правильным или неправильным, это уж дело десятое. Потому и гениальный художник.

***

А вот тут, конечно, просто выть хочется, потому что Настасья Филипповна - реально жертва и ни в чем не виновата, но патриархальный дискурс даже сто лет спустя не хочет ясно это обозначить, опять какая-то склизкая серая зона (общественный и культурный дискурс все еще патриархальны по умолчанию, ну вот увы, "всеобщность" и "объективность" - это попросту статус-кво, не очень-то изменившийся за сотни лет):

"Голос Настасьи Филипповны, как мы видели, раскололся на голос, признающий её виновной, «падшей женщиной», и на голос, оправдывающий и приемлющий её. Перебойным сочетанием этих двух голосов полны её речи: то преобладает один, то другой, но ни один не может до конца победить другой. Акценты каждого голоса усиливаются или перебиваются реальными голосами других людей. Осуждающие голоса заставляют её утрировать акценты своего обвиняющего голоса назло этим другим. Поэтому её покаяние начинает звучать как покаяние Ставрогина или — ближе по стилистическому выражению — как покаяние «человека из подполья»."

ять, да в чем ей каяться-то?!

"Когда она приходит в квартиру Гани, где её, как она знает, осуждают, она назло разыгрывает роль кокотки, и только голос Мышкина, пересекающийся с её внутренним диалогом в другом направлении, заставляет её резко изменить этот тон и почтительно поцеловать руку матери Гани, над которой она только что издевалась."

Почему она должна почитать тех, кто ее осуждает? Так что в общем-то Мышкин тоже ее добил. Он был недостаточно тверд и последователен в ее защите. Он сам до конца не верил, что она реально ни в чем не виновата. Он стремился понять всех, не обидеть никого, и в результате не помог никому. Иногда кое-кого надо... ну если не обижать, то уж точно игнорировать. Иногда надо просто сделать выбор - с кем ты вообще.

"Место Мышкина и его реального голоса в жизни Настасьи Филипповны и определяется этою связью его с одной из реплик её внутреннего диалога. «Разве я сама о тебе не мечтала? Это ты прав, давно мечтала, ещё в деревне у него, пять лет прожила одна-одинёхонька; думаешь-думаешь, бывало-то, мечтаешь-мечтаешь, — и вот все такого, как ты, воображала, доброго, честного, хорошего и такого же глупенького, что вдруг придёт, да и скажет: «Вы не виноваты, Настасья Филипповна, а я вас обожаю!» Да так, бывало, размечтаешься, что с ума сойдёшь…».

Эту предвосхищаемую реплику другого человека она и услышала в реальном голосе Мышкина, который почти буквально повторяет её на роковом вечере у Настасьи Филипповны."

Она знает, что не виновата, она хочет, чтобы другой человек ей сказал это и принял ее, но в то  же время не осмеливается в это поверить и уже на подходах обесценивает (см. выше, тут проблема еще и в Мышкине) его - "глупенький", "нормальный-то мужчина со мной не свяжется" - и не может принять ни себя, ни другого, запутавшись в патриархальном дискурсе, а ведь это еще сильная личность. Но не всесильная, в конце-то концов, против рожна идти трудно... Решительный противник "теории среды" отлично показал в своих произведениях, как среда ломает даже сильных, а не подвержены ее влиянию только разве что "идиоты". Хотя, на самом деле, они подвержены тоже, просто не до такой степени... Респект Федору Михайловичу)

"Постановка Рогожина иная. Он с самого начала становится для Настасьи Филипповны символом для воплощения со второго голоса. «Я ведь рогожинская», — повторяет она неоднократно. Загулять с Рогожиным, уйти к Рогожину — значит для неё всецело воплотить и осуществить свой второй голос. Торгующий и покупающий её Рогожин и его кутежи — злобно утрированный символ её падения. Это несправедливо по отношению к Рогожину, ибо он, особенно вначале, совсем не склонен её осуждать, но зато он умеет её ненавидеть. За Рогожиным нож, и она это знает. Так построена эта группа. Реальные голоса Мышкина и Рогожина переплетаются и пересекаются с голосами внутреннего диалога Настасьи Филипповны."

Угу. Какого еще "падения"? За что, черт возьми, ее ненавидит Рогожин? Зато я знаю, почему победило "рогожинское" начало - оно последовательное, оно "в своем праве", оно не сомневается. Этой уверенности у Мышкина не было, да и откуда ее взять?

"Совершенно правильно роль «другого» (по отношению к «я») в расстановке действующих лиц у Достоевского понял А.П.Скафтымов в своей статье «Тематическая композиция романа «Идиот». «Достоевский, — говорит он, — и в Настасье Филипповне и в Ипполите (и во всех своих гордецах) раскрывает муки тоски и одиночества, выражающиеся в непреклонной тяге к любви и сочувствию, и этим ведёт тенденцию о том, что человек перед лицом внутреннего интимного самочувствия сам себя принять не может,  и, не освящая себя сам, болит собою и ищет освящения и санкции себе в сердце другого. В функции очищения прощением дан образ Мари в рассказе князя Мышкина»."

Ну вот там опять же - за что прощать? Но что другой необходим - это правда. На этом, собственно, и терапия построена... Одному выползти практически нереально.

2008, 2016-17 ред.

(классическое: я не понимаю, но это от Бога, и я смиряюсь) (а если не от Бога???) – состояние предблагодатное, но не благодатное само по себе. Это – подготовка и предчувствие, интуитивно человек чувствует, что есть нечто выше и мудрее его пока ограниченного разума.

Это всё хорошо, НО есть опасности. Например – застрять в этом состоянии, потерять всякую активность, всякую мысль о духовном возрастании, о понимании, об иных отношениях с Богом. Обычно нам это и рекомендуют в сочетании с еще одним заблуждением: смиряться не перед Богом, а перед чем попало. В сущности, в том смирении, что обычно рекомендуют, ничего нового и христианского нет: попросту покорность силе.  Интересно: чтобы смириться по-настоящему, нужно как раз выйти из вышеуказанного привычного состояния и подумать своей головой, почувствовать своим сердцем – да стоит ли, от Бога ли это. А это очень сложно – не всегда и святые различали.

Чудо христианского учения о смирении, его парадоксальность (как и всё в нем, оно попросту мир переворачивает) - именно в том, что смиряться нужно перед низшим. Что особенного в смирении перед высшим? Не захочешь, так заставят.

Но с другой стороны, христианство учит «вбирать всё в себя», видеть везде внутренний смысл, основываясь на своем мнении, своем видении (усеченно – "жить своим умом", но правильнее – духом)… Это касается и отношения к власти – не все же от нее зло, бывает изредка и добро, а чаще – просто необходимость. Следовательно. Вполне нормально подчиняться власти (хотя она и есть первейшее порождение греха, хотя тут надо уточнить), если не видишь в этом зла, противоречия духовным заповедям. Тогда внешне кажется, что подчиняешься, но внутренне – просто делаешь то, с чем согласен. Нормально ведь быть согласным с ПДД. Только вот глобальная проблема – определить все же, что противоречит христианству, а что – нет. Тут ведь кавардак.

Снова повторюсь, пусть. Вот любят говорить о кротости Христа: «Будьте кротки, как Я, научитесь у Меня». Ну, учитывая, как Он отзывался о власть имущих: «подите скажите этой лисице», и как вообще разговаривал с «высшими» - да, надо учиться!! Есть такое. И после этого добавляют: «Если так вел себя сам Бог, то какие претензии на достоинство могут быть у тебя, червь ты земной, прах ты ничтожный?..» Скажите это президентам, олигархам и патриархам, вообще всяческим авторитетам. Слабо? В том-то и дело, но пока с них не начнете – к другим людям даже не суйтесь. Другое дело, что царство всеобщего смирения, ну в их представлении – было был довольно комично и бессмысленно, но до этого в любом случае далеко) Но если спросить у них, в чем смысл кенозиса, жертвы Христа – они или забавно путаются, или излагают судебную теорию спасения.

Но в том-то всё и дело, как Он себя вел. Как раз Его кротость – не есть ваше «послушание». Кротость Его – доброта, мягкость (не всегда и не со всеми!), снисхождение к падшим, жалость к больным, милосердие к грешникам, одно слово – нисхождение. Он не был покорен внешней силе, а Сам, добровольно спускался в ад и вытаскивал оттуда людей. Смирение перед низшими, а не перед высшими. С высшими Он так говорил, что дай Бог каждому! Его кротость на «высших» не распространялась никак. С духовной властью Он постоянно спорил и конфликтовал, светской властью пренебрегал открыто, даже семье не покорялся (что не исключало любовь и уважение), делал не то, что было бы желательно для покоя и благополучия семьи, а то, что нужно Ему, то, для чего Он пришел. Правда, Ему было легче в том плане, что Он точно знал, что здесь делает и как это делать. А для многих людей даже просто понять, для чего я живу – уже огромная проблема.

Впрочем, и то верно – невелика радость знать, что тебя замучают ни за что в 33 года и при этом строить дело… прямо скажем, не очень успешное… знать, что то, ради чего ты жил, исказят до неузнаваемости… да и строить, в сущности, с кем придется, идеальных-то не найти… Тяжело. И при этом не написать ни строчки – чтоб не делали идола из несовершенных, ограниченных, относительных человечьих слов, а просто надеяться, что твои речи и поступки не слишком сильно исказят и переврут… и при этом знать, что идолы все равно будут, будут искажения, выдумки, подтасовки, будет непонимание, и вообще всё будет плохо…

Но правда еще и в том, что нельзя сделать свободный выбор, не будучи свободной (Эллида не понимает, как это - "если хочешь", она понимала отношения с мужчиной как подчинение, и не так важно, респектабельному ли мужу или загадочному возлюбленному с явными чертами абьюзера), в неволе не может быть любви и счастья, в неволе - только неволя. А из состояния свободы более вероятно сделать правильный выбор, это правда. Из состояния свободы более вероятно себе не навредить, по крайней мере...

Но сам Ибсен верит ли в финальное счастье Эллиды? Уж слишком перекликаются картина с погибающей вдали от моря русалкой в начале и "проливы закрыты" в конце, как будто опять обреченность. Как могла "женщина с моря" отказаться от своей страстной природы и внезапно стать хорошей женой и даже матерью своим падчерицам, к которым всегда была равнодушна? Не верю. Но если бы она не отказалась от своей природы и ушла бы со своим моряком - ничем хорошим это бы тоже не кончилось. Тут выбор между двумя смертями, ну зашибись...

Еще Ибсен отлично поиздевался над чисто мужским отношением к женщине как к "музе", которое на поверку оказалось чистейшим потребительством и неуважением: ну вам же несложно ждать и вдохновлять на расстоянии, вы же женщина, это ваше призвание и никакого другого у вас всё равно нет, а мне как художнику это надо. Мне надо вас скушать, а вам же не жалко, правда? Господи, только Ибсен это видел и так откровенно об этом писал, спасибо ему большое...

***

"Когда мы, мертвые, пробуждаемся"... Это очень моя история. Убийство любви, души - ну еще бы не моя.

А может, потому они и погибают, Рубек с Иреной, что их идеалы отжили?? что вечная любовь, что традиционное искусство... как Бранд ведь. Не просто мертвые, а с мертвыми идеалами... Они уперлись в невозможность, они будто обречены погибнуть при попытке "восхождения"... А Майя со своим охотником живут, они люди попроще, попластичнее, у них есть будущее... Эх.

Но противоречит ли искусство жизни, а дух - плоти? В том-то и дело, что нет. Рубек отказался от любви во имя уж не знаю чего - и кстати, испортил свое произведение, и больше ничего значительного создать не смог. Творчество оказалось укоренено в любви, в эросе.

В результате - ничего. Ни жизни, ни искусства, ни любви. Все умерли.

Мне довольно лень, но я напишу: неправильно вы, дядя Генрик, творчество и любовь олицетворили мужчиной и женщиной соответственно, это предрассудок, и препротивный. А в остальном вы - гений.

***

Что характерно, Ибсен был довольно чувствителен к проблемам студентов, рабочих и женщин, и это в любом возрасте...

***

Мне кажется, только у Ибсена женщины - люди, личности. И будто только он один видит, что такое несчастные домохозяйки, на плечах которых стоят и выдающиеся, и ничтожные мужчины, и как они получаются. Он не только ясно видит, смотря как будто и не мужским глазом - у него хватает совести не восхвалять подобное положение дел, а видеть в нем трагедию, молчаливую и повседневную. Да, им реально не до высокого, потому что их поставили в такие условия, и свинство - их же за это упрекать.